В заключение он снял со шкафа счеты и начал считать. Костяшки прыгали долго, пока не показали точную сумму, которую он назвал в самом начале, все сошлось — копейка в копейку. При всем моем желании снять угол у этого удивительно щедрого человека, я вынужден был оставить его жилище со всеми его удобствами. Крышу над головой, притом почти на целый счастливый год, я обрел в двухэтажном доме рядом с Институтом физкультуры. Все жители этого дома, от мала до велика, были физкультурниками. В воздухе так и реяли слова «рывок», «жим», «штанга». Одним из первых вопросов, который моя будущая хозяйка мне задала, когда вошел к ней в квартиру, был: физкультурник ли я? Муж ее работал слесарем, сама она трудилась в артели «Химчистка», десятилетняя дочка ходила в школу, в третий класс. По утрам хозяин упражнялся с гантелями и прыгал через козлы, хозяйка бежала три круга по двору, а дочка прыгала со скакалкой. Они и меня заставили стать физкультурником, и мои успехи были так значительны, что вскоре я сделался их капитаном. Раньше они с меня срывали одеяло и будили к утренней зарядке, теперь эта функция перешла ко мне — уже я их будил. За угол я им платил немного, но добросовестные хозяева скостили плату еще на десятку за мой капитанский труд. Вероятно, я бы стал первоклассным спортсменом, но вскоре вернулся из армии их старший сын, койку которого я занимал. Мы расстались наилучшим образом, под крики «физкульт-ура!..» И вот я снова отправился в «Вечерку» давать объявление…
— Отдохни немного со своими объявлениями, — прервал Льва Борисовича один из его старых знакомых, журналист, который сидел, прислонившись к подушке дивана, и нетерпеливо перекладывал одну ногу на другую. — Я вам лучше расскажу про интервью, которые я брал…
— А я расскажу о своих обедах, это нам придаст аппетита, — облизнул языком губы один из проголодавшихся гостей. — Я как-то подсчитал, сколько обедов я съел за свою жизнь… Чуть ли не двадцать тысяч…
— Я вижу, вы уже хотите поскорей разменять двадцать первую тысячу? Знаете что, я пожертвую своим интервью, а вы должны принести в жертву ваши обеды, — пошел на компромисс журналист. — Пусть Лев Борисович расскажет нам, как он защитил свою диссертацию.
— Я уже давно забыл об этом, — махнул Лев Борисович рукой. — С того времени прошло столько лет.
— Но я ведь не присутствовал на твоей защите. — Журналист, по-видимому, считал, что он должен бывать всюду, а если не побывал где-то, его должны проинформировать, ни одного белого пятна не должно быть в его журналистских блокнотах, испещренных хроникой разных событий и описаниями людей, встретившихся ему в течение почти полувека. — Я слышал, что защита тогда прошла весьма интересно.
— Ну ладно, раз Евгений Арнольдович просит, то я вкратце расскажу, — согласился Лев Борисович. — Дайте мне только одну минутку, чтобы переключиться от углов.
— Просим, просим, — охотно поддержали все гости.
— Итак, мы закончили с углами и переходим к диссертации… Ша, — охотно и весело перебил он самого себя, взглянув в полуоткрытую дверь, — кажется, Полина Яковлевна уже просит к столу… и я полностью присоединяюсь к ней. Пора.
Действительно, пора было начинать трапезу. Все гости, которых ожидали, уже пришли, и Лев Борисович с Полиной Яковлевной стали приглашать всех в гостиную, где были накрыты три сдвинутых стола. Начали рассаживаться, было очень тесно. Соседка Ита со своим мужем Михлом сели на один стул — она заняла три четверти, он — остальное. Ита, как добрая мать и, возможно, будущая преданная теща, заботилась, чтобы тарелки у Лизы и Володи не пустовали и чтобы дети отведали всех яств. После двух рюмок у Володи зашумело в голове. Сняв с шоколадной конфеты красочную этикетку и хрустящую серебристую бумагу, он поднес конфету Лизе. Девушка покраснела и отвела его руку. «Возьми, глупенькая, попробуй шоколадку, она сладкая», — закричала Ита дочери через стол. Лиза еще пуще покраснела, но все-таки откусила.