Каждый понедельник, с двух до семи вечера, Девяткин принимает посетителей. Прежде, когда нового цеха не было, на прием к нему нередко приходили родители с просьбой, чтобы сына или дочь взяли на завод. Девяткин сердился:
— Почему вы не хотите, чтобы ваши дети шли на стройку и стали малярами, плотниками, монтажниками? Боитесь, что простынут под открытым небом? Хотите устроить в цех, но у меня все цехи укомплектованы.
Отцы, а в особенности матери, как бы оправдывались:
— Мы отдали заводу все силы, разве мы не заслужили, чтобы сюда взяли нашего сына или дочь?
Теперь с подобными просьбами к Девяткину не ходят. В короткий срок завод принял много новых рабочих, и нужны еще. По всему городу развесили объявления с длинным перечнем профессий, в которых нуждался цех номер четырнадцать, а он нуждался в рабочих абсолютно всех профессий, в рабочих квалифицированных и неквалифицированных, и эти последние, как сообщалось в объявлении, за короткое время смогут освоить профессию по выбору. Требовались математики-программисты, инженеры, операторы, слесари, токари, автогенщики, агенты в отдел снабжения, повара в цеховую столовую, машинистки, вахтеры, уборщицы. Самые большие привилегии получают уборщицы — они могут работать по совместительству и всего три часа в день, а с пенсии у них не вычтут ни копейки… Только сделайте милость — приходите и убирайте…
В часы приема в кабинете Девяткина сидят заместители его, председатель завкома, начальники цехов, заведующие детскими учреждениями, юрист, секретарь-машинистка. Кажется, они пришли на большое совещание.
В понедельник утром, собираясь на завод, Девяткин говорит жене:
— Можешь мне позавидовать. Сегодня после обеда у меня большая ассамблея.
Девяткину, по правде говоря, эта «ассамблея» не совсем по душе. Раньше, принимая посетителей, он сидел в кабинете один, имел возможность поговорить с каждым с глазу на глаз, без посторонних свидетелей. Часы приема никогда не бывали для него легкими, потому что он, разумеется, не мог удовлетворить всех посетителей, не мог выполнить все просьбы, с которыми к нему обращались, но за все эти годы он уже так привык к своим приемам, что, не будь их, ему бы уже чего-то не хватало. Он знал в лицо очень многих рабочих и со многими был лично знаком. Когда они заходили к нему в кабинет, завязывался дружеский разговор, он расспрашивал, как живут, интересовался семьей, детьми. То были доверительные, сердечные беседы. Сейчас приемы директора проходят в более официальной обстановке, в присутствии ряда сотрудников завода. Преимущество в том, что директор тут же, на месте, может по любому вопросу, с которым пришел посетитель, обратиться к соответствующему, компетентному в этом деле, сотруднику, и тот посоветует, подскажет, как лучше удовлетворить просьбу.
В этот понедельник среди многих посетителей, записавшихся на прием, был и Володя. Уже месяц, как он работал на заводе, но жить было негде. Он ночевал в студенческом общежитии на «птичьих правах», используя свободную в ту ночь койку, или же знакомый студент делил с ним свою постель. Сколько же так может продолжаться? Как-то его засек комендант и велел больше не приходить, ведь он уже «окончивший» и, следовательно, не имеет к общежитию никакого отношения.
Когда Володя, дождавшись очереди, должен был войти в директорский кабинет, какая-то девушка, высокая, тонкая, с продолговатым лицом, очень мило улыбнулась ему и попросила пропустить ее раньше.
— Мне на минутку, я очень спешу, — шепнула она, и прежде, чем он успел ответить, она открыла дверь кабинета.
— Почему вы пропустили ее? — обратился к Володе пожилой мужчина, нетерпеливо шагавший из угла в угол. Он, казалось, готов был сию же минуту вошедшую в кабинет вернуть обратно.
— Девицы стали сейчас бойчее парней, — заметила женщина, сидевшая на пятом стуле от двери.
Володе стало не по себе, он выглядел простофилей — ничего не стоит обвести его вокруг пальца. А девушка вышла из кабинета не так скоро. Или, может быть, так только показалось? Известно, если сидишь на прием к врачу или к начальнику, время тянется бесконечно долго. Уходя, девица не забыла вновь улыбнуться и сказать Володе спасибо. Лицо ее было еще более румяным, чем прежде, и сияющим. Очевидно, она добилась всего, что ей требовалось.