— Не думаю, — отвечал Алексей Антонович, — чтобы даже в наше необычайно трезвое время донкихоты уже вовсе потеряли право на существование, тем более что им зачастую приходится иметь дело не с фантастическими мельницами, а с вполне реальными препятствиями. Лично мне современные донкихоты по душе, и даже весьма, тем паче что они не очень любят разглагольствовать и полстраницы текста обычно подкрепляют и аргументируют десятью страницами таблиц и цифр.
С радостным предчувствием Лев Борисович подошел сейчас к высоким железным воротам, за которыми в глубине великолепного сада стояло старинное белое здание с массивными колоннами. Гардеробщик, как и все гардеробщики в солидных учреждениях, был очень представителен в своем мундире с сияющими пуговицами и обшлагами. Неторопливо, полный достоинства и уважения к собственной персоне, он взял у Ханина пальто, медленно повесил на один из многочисленных пустующих крючков, затем лениво посмотрел вслед позднему посетителю, когда тот стал подниматься по широкой беломраморной лестнице.
Ковровая дорожка поглощала малейший шум шагов, но Льву Борисовичу казалось, что они слышны во всем здании, из конца в конец. В коридоре он не встретил ни души, за высокими дверями с массивными медными сверкающими ручками таилась тишина. Постучав в одну из дверей и услышав громкое «войдите», Лев Борисович вошел в кабинет. Навстречу ему поднялся и вышел из-за стола известный в стране академик. Он поздоровался со Львом Борисовичем. Стропов, сидевший сбоку у стола, тоже встал, но не протянул Ханину руку, а только по-свойски, как человека, с которым видишься не один раз в день, слегка похлопал его по плечу.
— Заседание уже кончилось? — немного растерянно спросил Лев Борисович, ожидавший застать тут целое собрание и увидевший перед собой только этих двух людей. В душе он был очень доволен: именно эти двое ему были нужны, можно будет поподробней поговорить.
Академик откинул пепельно-серый чуб, обнажив широкий, без залысин, лоб. Продолговатое лицо его было с виду очень простым. Выглядел он молодо, и он действительно был относительно молод, совсем недавно отмечали его пятидесятилетний юбилей. «Когда он успел столько сделать? — невольно подумал Лев Борисович, сравнивая себя с ним. — Ведь мы одногодки, ровесники».
— Алексей Антонович весьма подробно мне рассказал о вашей лаборатории, так что представление о ней я имею, — академик положил на стол обе руки и растопырил пальцы. — Вполне солидаризируюсь с ним и согласен, что работа ваша очень важная. Если в ближайшие годы эта проблема еще не может быть решена практически, то она является весьма актуальной для недалекого будущего, когда приступят вплотную к ее решению. Мы уже беседовали с Алексеем Антоновичем на эту тему и пришли к заключению, что во многих отношениях и по многим пунктам целесообразнее всего производить ваши опыты на базе нашей восточной металлургии. По моему глубокому убеждению, это будет на пользу делу. На Востоке у нас крупнейший филиал академии, ваша лаборатория органически войдет в его систему, с перспективой выделиться в самостоятельный институт. Между прочим, мне Алексей Антонович сказал, что вы в Сибири работали на металлургическом заводе.
— Да, во время войны.
— Значит, место знакомое… Много молодежи работает в вашей лаборатории?
— Больше половины. Процентов шестьдесят.
— Я спросил об этом вот почему. Я вовсе не считаю, что наши молодые научные работники, наша ученая молодежь непременно должна закаляться далеко от Москвы, — дескать, чем дальше, тем лучше. Я имею в виду другое. Если говорить специально о научных институтах, наши филиалы так выросли, объем и размах их исследований, смелость, проявляемая при разработке новой тематики, новых проблем, столь велики, вся научная деятельность так разветвлена и расширена, что в некоторых областях науки мы, работающие здесь, в центре, как бы являемся их филиалом, продолжая делать то, что начато и успешно делается ими там. Ничего зазорного здесь нет, наоборот, это очень здоровый процесс. Например, в сибирском нашем филиале восемьдесят процентов ученых в возрасте от двадцати двух до тридцати лет.