«Ко всем дети приезжают, — писала она, — только мой сын не едет ко мне. Мой единственный сын, которого я вскормила, опора моя и поддержка, забыл меня совсем…»
Прежде она так не писала. Очевидно, рассталась с «тем» и сейчас действительно одна. Он хотел вызвать в себе жалость к ней — и не мог.
В самом последнем письме она сообщала, что тетя Рива, сестра Льва Борисовича, недавно умершая, оставила Володе завещание — чтоб он взял вещи, принадлежавшие ее сыну, погибшему на фронте. Эти вещи она берегла всю жизнь как реликвии. Тете Риве часто, особенно в последнее время, приходила в голову мысль: куда денется маленькое, но бесценное наследие ее сына, когда ее уже не будет? Вместе с вещами сына навсегда исчезнет и память о нем. Если бы она могла взять их с собой в могилу… Когда Володя прочел о тете Риве, у него сжалось сердце от боли за ее мученически прожитую жизнь, и жалость охватила его душу.
И вот, совсем неожиданно для Володи, мать обратилась с письмом к директору завода. Девяткин удовлетворил ее просьбу. Но сам Володя еще не принял какого-либо определенного решения. Пока что взял только отпуск — поедет, посмотрит, как в действительности сложились дома дела.
В один из первых погожих дней сентября Володя приехал в Москву. Стоя у двери своей квартиры, он не испытывал того радостного чувства, какое испытывает человек у родного порога, возвратившись издалека домой. Он позвонил. Мать открыла дверь, и еще прежде, чем Володя успел заглянуть ей в лицо, она припала к его груди, а когда подняла на него глаза, они были полны слез. Мать сильно постарела за это время. Поседела. Маленький жалкий валик волос на затылке старил ее еще больше, под глазами было много морщинок.
— Володя, Володенька, приехал, сынок, — шептала она.
Когда они уселись в Володиной комнатке, Полина Яковлевна много и долго говорила, и голос у нее был слабый.
— Дети не должны судить своих родителей… Они не знают всего… Лебор, светлая ему память, был прекрасным человеком, и я виновата перед ним — в последнюю минуту он был один. Но я и сама наказана — я так одинока…
И выцветшие обои на стене, и геометрические фигуры на поблекших занавесях как будто безмолвно подтверждали: да, да, теперь одна, совсем одна.
В эти минуты Володя забыл обиды, нанесенные матерью Лебору и ему, забыл ее вину, исчезли укоры, которые он мысленно все время предъявлял ей. Разом будто рухнула стена, которая была воздвигнута между ними, и мать и сын были одинаково охвачены радостью встречи.
Между тем в квартире, расположенной этажом выше, там, где проживает семья Прилуцких, тоже царило заметное оживление. Зоркая Ита увидела Володю в окно, как и несколько лет назад, когда он возвращался домой из поездки в Закарпатье.
— Боже мой! — всплеснула она руками. — Взгляни-ка, Михл, в окно. Володя приехал!
— Кто приехал? — лениво переспросил Михл, приподнимаясь с табуретки.
— Ты глух, как эта стена. Я говорю, Володя приехал… Помнишь Володю? Ну что ты там смотришь, он уже вошел в подъезд…
Михл снова уселся на табуретку.
— Не понимаю, — пробормотал он, — что ж тут такого особенного? Приехал так приехал.
— Для тебя, бычок, никогда ничего особенного не бывает. Такого простофилю, как ты, вовек не сыщешь! Ты мне лучше скажи вот что. Как ты думаешь, он еще холост?
— Кто — он?
— О господи, ну и чурбан! Конечно, не ты, а Володя.
— Я ничего не думаю… — робко вставил Михл.
— Конечно, ты ни о чем не думаешь… Если бы он женился, — рассуждала Ита, — то я бы, наверно, знала об этом. Мне бы Полина Яковлевна сообщила… — Ита умолкла, задумалась.