Этл показала ему свой живой «инвентарь» — аквариум с рыбками.
— Они куда счастливее меня, — прошептал Яша, когда они стояли вдвоем, наклонившись над аквариумом. — Эти рыбки имеют возможность видеть тебя каждый день.
Он долго не задержался в гостях, но на следующий день снова встретился с нею, на сей раз будто случайно. Слонялся на улице неподалеку от ее дома до тех пор, пока она не вышла гулять вместе с ребенком. Этл повернулась, чтобы взять за руку Валечку, которая, заглядевшись на что-то, осталась сзади, и в этот момент носом к носу столкнулась с Яшей.
Вместе вошли в сквер и сели на скамейку. Валечка играла рядом, возилась с куклой, пыталась поймать порхавшую над травой бабочку.
— Ах, Этл, Этл, вот какую шутку сыграл я сам с собой, — вздохнул Яша.
— Пора бы уже об этом забыть.
— Не забывается. У тебя все хорошо?
— Хорошо.
— А у меня — плохо. Потерял я тебя… Я тебя так люблю… Ты ведь тоже любила меня… Нет того дня, когда бы я не думал о тебе. Я мог поехать работать в другое место, но попросился сюда…
— Зачем?
— Видишь ли, Этл, одна глупость тащит за собой другую. Незачем мне было ехать сюда, а вот тянуло, я должен был тебя видеть.
— Но ты здесь уже полгода. Почему же не показывался?
— Я хотел… Я пытался забыть… Навещать тебя, по крайней мере, можно?
— Навещать? Почему нет? Буду рада.
И он начал захаживать к ним. Как-то раз принес три рыбки для аквариума. Яша выплеснул их из банки, которую приобрел вместе с рыбками на рынке, и те закружились в хороводе вместе с прежними обитателями аквариума. Этл была так растрогана подарком, что поцеловала Яшу в щеку.
Она налила Яше и себе по стакану чая, сказав при этом:
— Если ты дождешься прихода Вениамина — он скоро должен прийти, — мы все вместе поужинаем.
Яша понимал, что ему не следует долго тут засиживаться. У него не было желания встречаться с Вениамином, но встать и уйти было еще труднее, чем остаться.
— Я верю в судьбу, в предзнаменование, — проговорил он. — Я верю, что если один человек так любит другого, что не может жить без него, тогда, что бы между ними ни случилось раньше, какая бы ни была долгая разлука, они все равно встретятся снова. Из-за моей глупости мы друг друга потеряли. Но мы снова будем вместе.
Она проводила его до калитки и повернула обратно, но в дом не вошла. Побродила по двору и снова подошла к воротам. Яши уже не было видно. Этл удивилась: как быстро он исчез.
Вечером, когда Вениамин вернулся с работы, Этл как бы между прочим сообщила, что приходил Яша Мозин. Вениамин внимательно посмотрел на нее.
— Мне почему-то жаль его, — вырвалось у нее.
Вениамин рассмеялся так, как он умеет смеяться в момент, когда для смеха нет ни малейших оснований.
— Испытываешь жалость к молодому здоровому мужчине? Если бы он был директором, можно было подумать, что эта жалость не к нему, а к той ответственной должности, которую он занимает, но в данном случае обвинить тебя в этом нельзя.
Эти слова глубоко задели, обидели Этл. Таким она видела мужа впервые. Вениамин понял, что сказал лишнее. Он положила ей руку на плечо и уже другим тоном добавил:
— У тебя доброе сердце, всех-то тебе жаль, но послушай меня, незачем ему сюда приходить, нашему Ромео. Посоветуй ему — пусть уезжает отсюда.
Валечка еще не спала, отец подхватил ее на руки и, пританцовывая, ходил с нею из одной комнаты в другую. Наигравшись с ребенком, Вениамин принялся за свои папки; можно было подумать, что рабочий день у него еще не кончился. Затем извлек из портфеля большую стопку заявлений; читал их, делая пометки у себя в блокноте. Завтра у него приемный день, люди придут к нему по личным вопросам, он должен внимательно всех выслушать и по возможности помочь.
Он так углубился в дела, что в течение вечера больше не сказал Этл ни слова. А она думала о Яше. Он одинок, живет в общежитии, никто о нем не заботится. Но все равно, сюда он не может больше приходить, не должен…
Все-таки он еще один раз пришел к ней домой, и в другой раз они встретились на улице. Потом он уехал на другую электростанцию, и больше она его не видела. Но она часто вспоминала о нем, очень хотела его видеть. И вот вспомнила даже сейчас, когда она, спустя годы, ехала к своей сестре Дине, от которой пришла срочная телеграмма. «Все, все, — твердила она себе, стоя на верхней палубе теплохода и глядя на серовато-зеленую волну Оби. — Хватит ворошить былое, вспоминать о прошедших глупостях. Есть куда более серьезные вещи, о которых теперь надо думать».