— Нет. Я сейчас не о них думал…
— О чем же ты думал?
— Да разве мало есть о чем думать? Может, ты поможешь мне достать трубы?
— Помогу. Давай только не будем терять времени напрасно, расскажи мне все, о чем я тебя просила.
— Ты действительно хочешь, чтобы я тебе рассказал о всей нашей родословной?
Он помолчал немного. Глаза его были полузакрыты, он словно обращался к самому себе. Люба, у которой уже заранее был приготовлен блокнот, раскрыла его на первой чистой страничке.
— В детстве, — начал он вспоминать, — я иногда ходил с отцом в синагогу, любил слушать, как его вызывают: «Поднимайтесь, реб Мойше бен цви!» Это значит, что моего деда и, следовательно, твоего прадеда звали цви.
— Цви? Я не слыхала такого имени. Разве есть такое?
— Есть. Цви — по-древнееврейски означает «олень». По-еврейски — Гирш, Гиршл. По-русски — Григорий.
— Понятно. А к чему, ты говоришь, его вызывали?
— К чтению торы. Для набожного еврея считалось большим почетом, если по субботам и в праздники его вызывали для чтения от рывка из Библии. Отец, помню, в длинном талесе, поднимается на аналой, где лежит раскрытая тора, нагибается, притрагивается краешком талеса к торе, потом, поцеловав этот краешек, начинает читать. Он читает, а я слушаю. И все слушают. Читает громко, я стою внизу у ступенек, ожидая, когда он кончит и спустится ко мне.
— Дедушку Григория ты хорошо помнишь?
— Конечно.
— Ну, а бабушку? Как звали бабушку?
— Бабушку звали Рохл. По-нынешнему, значит, Рахиль.
— Выходит, бабушка Рахиль — моя прабабушка. Так?
Зелик не успел ответить, потому что дверь отворилась и в комнату вошла молодая женщина, соседка Любы по номеру. Широкоскулая, с узким разрезом глаз, не то башкирка, не то мордовка. Поздоровавшись, внимательно оглядела Любу и Зелика, особенно Зелика, сидевшего на койке, и спросила у Любы:
— Отец?
— Отец, — в один голос ответили отец и дочь.
Женщина вновь окинула взглядом обоих, и по ее лицу видно было, что полученный ответ ее вполне удовлетворил. Она вынула из своей сумки пригоршню красной смородины, еще влажно блестевшей, насыпала ягоды в стакан и поставила на стол.
— Угощайтесь, — сказала она.
— Сладкие как мед, — попробовав ягоды, похвалил Зелик и тут же сморщился.
Люба, отведав смородины, даже глаз сощурила. А женщина ела с видимым удовольствием, хоть бы чуть поморщилась!
— Здесь у нас, за городом, полно ее в лесу, — пояснила она, — и варенье из нее варят, и компот, и свежую едят. Лучше всего вот такая, свежая.
— Вы здесь, в гостинице, уже давно? — спросил Зелик.
— Три дня. Сегодня уезжаю. Живу недалеко, за Соленым озером. Завод шефствует над нашим колхозом, помогает нам. Сейчас должен дать газовые трубы. Траншеи уже есть возле каждого дома. Ну, и временно выделит для нас двух слесарей. Я уже все сделала, всюду побывала — и в парткоме, и в дирекции. Мне пришлось ждать Марка Львовича, он был в отъезде, лишь сегодня утром вернулся.
— Кто такой этот Марк Львович? — поинтересовался Зелик.
— Марк Львович — главный инженер.
— Главный инженер? Мне кажется, его зовут иначе.
— Он новый, то есть не новый, на заводе уже работает давно, он раньше был начальником цеха, — Марк Львович Зеглман.
— Как? Как вы сказали его фамилия?
— Зеглман.
— Вот видишь, отец, еще один Зеглман, — и где? На заводе, который тебе нужен. И он не кто-нибудь, а главный инженер! — с жаром выпалила Люба. — Если не пойдешь к нему ты — пойду я.
— Просто непонятно, откуда здесь, в Рудинске, столько Зеглманов! — недоумевал Зелик. — У нас, в Муравеле, кроме нас с тобой, нет ни одного Зеглмана.
— Ты уверен, что нет?
— Уверен. Если были бы, то я за двадцать лет, что живу там, наверное, узнал бы, да и ты бы знала.
— Мы просто не искали, когда ищут — находят. Я сейчас ему позвоню.
— Кому ты позвонишь?
— Марку Львовичу Зеглману.
— И что ты ему скажешь?
— Скажу, что хочу его видеть.
— Что за нелепая идея?! Он же занятой человек.
— Как бы он ни был занят, он ведь сможет уделить мне несколько минут. Свою родственницу уж как-нибудь примет. Ты лучше скажи мне, у нас в семье был кто-нибудь «Львович» по отчеству?
— Лев — это Лейбл. Лейбл был и с отцовской стороны, и с материнской. Но людей по имени Лейбл, Лев, — миллионы.
Люба не дала Зелику углубиться в рассуждения о численности Лейблов и Львов на земле.
— Знаю, что их очень много. По-русски — Лев, по-английски — Лео, по-французски — Леон.
— По-древнееврейски — Ари, — подсказал Зелик.