— По-башкирски Лев — Арслан, — вмешалась в разговор женщина, с интересом слушавшая отца и дочь.
Люба поменялась с отцом местами — он перешел к столу, она присела на койке.
В Рудинске на привокзальной площади Люба купила у цыганки тюбик с «тенями». Цыганка бежала вслед новоприбывшим пассажирам, предлагая купить: «Тени, тени, тени!» Люба купила. И сейчас впервые решила воспользоваться косметическим приобретением. Зелик с кислой миной наблюдал, как верхние веки у нее становятся все более синими.
— Ты же без этого выглядишь куда красивее, — пожал он плечами.
— Конечно, — согласилась Люба и добавила еще немного «тени» на веко.
— Довольно, — Зелик схватил дочь за локоть, — а то сама превратишься в тень.
Люба прошла за шкаф и надела длинное, сшитое по последней моде, платье — одни только каблуки от туфель виднелись.
— Хочешь немного пройтись, — поинтересовался Зелик, — взглянуть на город?
— Не знаю, там посмотрю, — неопределенно ответила она.
Попрощалась с соседкой и кивнула отцу.
— Погоди, я тоже с тобой пойду, — остановил ее Зелик, поднимаясь со стула.
Из комнаты они вышли вместе, а в коридоре Люба сказала:
— Иди к себе, отдохни немного, я скоро приду.
И торопливо стала спускаться по лестнице.
На втором этаже заводоуправления, в просторной светлой комнате, собралось немало людей, и все они, кто сидя, кто стоя, ожидали приема. Те, кому нужен был директор, держались поближе к двери с табличкой «С. И. Губарев»; те же, кому нужно было к главному инженеру, бросали нетерпеливые взгляды в сторону противоположной двери, на которой значилось «М. Л. Зеглман».
По тому, как люди, ожидавшие, пока их примет Зеглман, расхаживали по комнате или, сидя на стульях, просматривали чертежи, схемы, таблицы, заблаговременно извлеченные из портфелей и папок, можно было судить, догадываться, как дорого для каждого из них время и как непростительно и безответственно заставлять их ждать хотя бы одну лишнюю минуту.
Явилась сюда и Люба — в длинном платье, модельных туфлях на высоких каблуках, с янтарным кулоном на шее, приобретенном в прошлом году в Юрмале, где она отдыхала.
— Мне нужно к Марку Львовичу, — обратилась она к секретарше.
— У него — совещание, — ответила та, с интересом разглядывая посетительницу. — Вы к нему по личному вопросу?
— Как вам сказать… — замялась Люба, — и по личному, и не совсем по личному… — Люба заставила себя улыбнуться.
— Присядьте, — сказала секретарша. — Как о вас доложить?
— Моя фамилия — Зеглман.
— Вы родственница Марка Львовича?
Люба в ответ что-то невнятно пробормотала, и это можно было истолковать, как «да» и как «нет».
— Вам срочно нужно к нему?
— У меня есть немного времени. Я сегодня только приехала сюда и несколько дней пробуду здесь, но мне бы хотелось…
Секретарша встала из-за стола и направилась в кабинет своего начальника, чтобы сообщить ему о посетительнице, которая сегодня приехала и непременно хочет его видеть.
Марку Львовичу Зеглману, главному инженеру рудинского металлургического комбината, без малого шестьдесят лет. Люди его возраста смело могут желать себе такого здоровья, как у него. За шесть десятков лет, что живет на свете, болел он всего два раза: в детстве — корью и в зрелые годы недели две провалялся с малярией. Зубы у него белые, крепкие и такие ровные, что их можно вполне принять за искусственные. Ростом он невысок, но ходит всегда с высоко поднятой головой, шаг у него широкий, голос громкий.
Подобно солдату, что начинает учение с простейших вещей — ходьбы в строю, поворотов налево, направо, а потом, оставшись на сверхсрочной службе в армии, постепенно поднимается от младшего сержанта до высокого чина, — так Мотл Зеглман прошел на рудинском металлургическом заводе немало ступенек. Начинал он чернорабочим, затем стал третьим подручным сталевара, спустя некоторое время — вторым подручным, потом — первым, пока не начал варить сталь самостоятельно. Позже, закончив институт, работал сменным мастером в мартеновском цехе, потом — старшим мастером, наконец, начальником этого же цеха, и вот совсем недавно главный инженер Сергей Иванович Губарев стал директором, и Марка Львовича назначили на его место.
Восемь месяцев назад умерла у Марка Львовича жена, с которой всю их совместную жизнь он прожил душа в душу. У них были трудности, как у всех людей, и им выпали на долю невзгоды, но ничто не могло поколебать их уверенности друг в друге, их взаимной преданности. Дом, куда после трудового дня он всегда спешил точно на праздник, стал вдруг печальным и пустым, хотя по-прежнему там живут его старенькая мать Мина, которой восемьдесят один год, и сын Феликс. Теперь совсем не хочется идти после работы домой. Для него даже прошло почти незамеченным такое событие, как защита Феликсом кандидатской диссертации. Его сын стал кандидатом технических наук, и в другое время это доставило бы ему столько радости, но, подавленный своим горем, он был сейчас к этому почти безучастен.