— Какое же здесь может быть сравнение! — Люба была задета за живое умалением престижа ее профессии. — Одно дело — духовка, где пекутся несколько коржиков, и совсем другое — заводская пекарня с мощными техпечами, с сотнями тонн муки, там пекут на весь город, вся технология подчинена строгому расчету, режиму…
— Это так, — согласился Феликс — Всегда показывается легким делом то, о чем имеешь весьма смутное представление. Дядя Тойви достанет тебе все книги, которые нужны. Наша городская газета «Рудинский рабочий» напечатала о нем очерк и портрет поместила…
— На первой странице?
— Почему обязательно на первой? А если на четвертой — недостаточно?
Перед тем как расстаться, Феликс предложил Любе программу на завтра: утром, после завтрака, пойти к бабушке Мине, потом к дяде Тойви. Если же зуб будет сильно болеть, сначала к дяде Тойви, а уж потом — к бабушке. Вечером они оба пойдут на спектакль «Проснись и пой!».
Попрощавшись с Любой, Феликс еще немного постоял возле полуоткрытой двери. Смотрел, как Люба поднимается по лестнице, надеялся, что девушка обернется. Вот она уже достигла последней ступеньки… Он загадал: если она не обернется, то это будет хорошей приметой. В последний момент она повернула голову, приветливо махнула ему рукой. «Так это же замечательно, если она обернулась!» — успокоил себя Феликс и бодрым шагом направился к тускло освещенному скверу, возле которого останавливался автобус.
Отец Любы, Зелик Зеглман, в это время сидел в вестибюле на втором этаже гостиницы и с беспокойством ожидал дочь. Ушла она к полдень, и вот уже поздний вечер, а ее нет. Разумеется, Люба уже вполне самостоятельна, она взрослый человек. Однако в душе Зелик все еще смотрел на нее как на дитя, за которым нужен присмотр, и потому почти всегда в ее отсутствие испытывал тревогу; становилось грустно, тоскливо.
Дежурная по этажу дремала за своим столиком. Временами, приоткрыв один глаз, устремляла взгляд на жильца гостиницы, целый вечер не поднимавшегося с дивана. Ей он не мешал, пусть хоть целую ночь сидит, но, с другой стороны, сколько же можно, почему не уходит к себе в номер?
А он все сидел, пока наконец не появилась Люба.
Яркая люстра, свисавшая с потолка, казалось, стала еще ярче — так сияло лицо Любы. Веселая, возбужденная, она быстрым шагом подошла к отцу.
— Где ты была так поздно? — спросил он.
— Я была у наших родственников… Если бы ты знал, какие они: у нас замечательные. Феликс предложил, чтобы завтра мы с тобой перебрались к ним.
— Кто это Феликс?
— Один из Зеглманов. Молодой ученый, кандидат наук. Мы вместе ходили в кино, потом он меня проводил до гостиницы. Он сказал, чтобы мы завтра обязательно перебрались на правый берег. Там чистый воздух.
— Такой уж он нам близкий родственник, что сразу предложил свою квартиру? — усомнился Зелик. — Но ведь мы долго тут не задержимся, завтра или послезавтра уезжаем.
— Я ему так и сказала… Но самое интересное ты еще не знаешь. Я была у главного инженера Марка Львовича Зеглмана. Он был рад меня видеть, пригласил нас обоих, меня и тебя, к себе домой. И главное — все сделает, чтобы мы получили стальные рулоны и трубы.
— Перед тобой открываются все двери. Я уже в который раз приезжаю в Рудинск, и не было случая, чтобы кто-то был так обрадован тем, что моя фамилия Зеглман.
— Ты же и не искал Зеглманов. Я была у бабушки Феликса — чудесная бабушка. Она мне поведала всю генеалогию…
— И что же выходит?..
— Близкого родства нет, но она сказала, что мы все равно родственники. Она так прекрасно рассказывала… Феликс тоже умеет рассказывать.
— Сколько ему лет?
— Он немного старше меня.
— А точнее? На сколько старше?
— Наверно, лет на девять-десять…
— Уже был женат?..
— Был ли он женат, я у него не спросила, потому что, кажется, о моей свадьбе с ним нет еще и речи…
— Ну, ну, уже и обиделась. Ты устала после целого дня, иди к себе. Если окно у вас открыто — прикрой, чтобы ночью не продуло. Спокойной ночи.
На другой день Люба отправилась к зубному врачу Тойви Зеглману. Жил он на Первомайской улице, которая одним концом ведет к проспекту Ленина, другим — к проспекту Сталеваров — это два самых длинных, самых красивых, самых оживленных проспекта в Рудинске.
Люба шла по неширокому тротуару и всматривалась в номера домов. Табличка на двери подъезда пятиэтажного дома гласила: «Зубной врач Т. А. Зеглман. Лечение и протезирование. Третий этаж, кв. 29». Люба поднялась на третий этаж, позвонила, но можно было и не звонить. Дверь не была заперта. Миновав темный маленький коридор, Люба очутилась в комнате, где за небольшим столиком сидели две женщины и мужчина, очевидно, пациенты. Они перелистывали журналы «Огонек» и «Крокодил», лежавшие на столике вразброс. Люба тоже принялась листать журнал.