— Я немного задержалась…
— Теперь уже неважно, на много или на немного, — заметил Феликс — Куда пойдем?
— Мы, кажется, идем в театр…
— В театр мы уже опоздали, билеты я продал.
— Но ты говорил, что у тебя есть знакомая билетерша, чуть ли не родственница…
— Сегодня как раз не ее дежурство…
— Ладно, не огорчайся, — сказала Люба. — Возможно, даже лучше, что так получилось. Сейчас пойду домой. Отца ведь я почти совсем не вижу. До сих пор я была у дяди Тойви, мы с ним ходили на почту, потом обедали у него дома, обед затянулся. А завтра мне опять нужно быть у дяди Тойви.
— Зубы лечишь?
— Мой зуб уже вылечен… Нужно помочь отправить посылки и бандероли.
— Мы с тобой никуда не будем успевать, если ты будешь ходить к дяде Тойви.
— Ты эгоист, Феликс.
— Вовсе нет. Пойми: то время, те часы, что ты у него, ты ведь забираешь у меня… А знаешь что? Раз мы в театр не пошли, давай прогуляемся по городу. Я покажу тебе памятники…
— Памятники, я думаю, лучше смотреть днем, когда светло.
— Вечером, в свете прожекторов, они еще красивее. И вообще до ночи еще далеко…
В самом деле, до ночи было еще далеко. Стоял июнь — месяц самых длинных дней. Феликс и Люба отправились смотреть памятники. На площади Куйбышева, недалеко от театра, воздвигнут памятник «Первая палатка». Дверка распахнута, чудится, будто налетевший ветер открыл ее.
— Это памятник первым жителям Рудинска, — пояснил Феликс.
От «Палатки» они пошли к другому памятнику — скульптурной группе: два парня и посредине девушка — на высоком постаменте, у них в руках рабочие инструменты.
— Сейчас я тебе покажу кое-что еще, — сказал Феликс и повел Любу на соседнюю улицу. — В этом доме, — указал он на одноэтажный дом с палисадником, — с 1939 по 1944 год жил первый директор рудинского металлургического завода Арье Зеглман.
— Он жив? — спросила Люба.
— Нет.
— А его жена?
— Она жива. Видишь, у нее в окнах свет.
— Теперь я понимаю, почему в Рудинске столько Зеглманов. Директор, вероятно, когда-то вызвал к себе всех родственников.
— От родственников своих он не отказывался, — подтвердил Феликс, — кто хотел приехать — приезжал. И никто из тех, кто приехал, не ударил в грязь лицом, так что директора ни в чем нельзя было обвинить. Одним из лучших мастеров считался мой отец, Марк Зеглман, сейчас он — главный инженер. Среди лучших профессоров, готовящих в институте кадры для завода, был Лев Зеглман. Один из лучших зубных врачей Рудинска — Тойви Зеглман. Какие же претензии можно было предъявить директору?
За разговором они и не заметили, как очутились на другой улице, перед танком на возвышении.
— В Рудинске ведь немцев не было, — сказала Люба, разглядывая танк.
— Немцы Рудинск не увидели — это верно, а вот танки из рудинской стали они повидали. Сейчас уже темновато, но если хорошенько всмотришься, заметишь в нескольких местах пробоины. Но не насквозь. Рудинская броневая сталь выдерживала самые сильные снаряды. В музее, разумеется, танк не поместился, вот его и поставили здесь, на улице…
— А ты, оказывается, отличный экскурсовод…
— А ты отличный слушатель, моя любознательная экскурсантка, — похвалил в ответ Феликс. — В каждом памятнике я вижу кого-то и из наших Зеглманов. Вот, к примеру, дядя Исаак работал в карьере, где добывают руду для комбината.
— Надеюсь, — улыбнулась Люба, — к карьеру ты меня сейчас не поведешь.
Возвращаясь обратно, они вновь прошли мимо здания драматического театра. Лампы уже были погашены. Двери закрыты. Спектакль закончился час назад. Вечер пролетел быстро, незаметно. Феликс хотел, как и вчера идти пешком до гостиницы, но Люба отказалась; болят ноги, сказала она. На площади Куйбышева они сели в полупустой трамвай, следовавший на левый берег. Потом, как и вчера, постояли возле гостиницы. Феликсу не хотелось уходить.
— Давай зайдем к твоему отцу, — предложил он. — Я же с ним еще не знаком.
— Завтра познакомишься. Сейчас он уже, наверно, спит.
— Я бы стоял здесь с тобой до утра. Сам не понимаю, чем ты меня так привлекаешь. Если ты скажешь, чтобы я порвал диссертацию, над которой работал не один год и которую теперь готовлю для печати, то, не задумываясь, порву ее.
Люба засмеялась:
— Ничего умнее не мог придумать?
Он привлек ее к себе и начал целовать. Мимо прошел какой-то мужчина. Люба отстранилась от Феликса.