— Хорошо, дедушка, так и сделаю. До свидания! Завтра утром в это же время снова увидимся на телеэкране.
Первые схватки Габо ощутила ночью, когда Земля, полная, большая и светлая, высоко стояла в лунном небе. Родовые муки нашей древнейшей прародительницы Евы, на которые она была обречена на самой заре человеческой жизни на Земле и которые потом, без исключения, испытывали все роженицы Земли, — эти муки не миновали и Габо — на Луне. Не обошлось без некоторых осложнений. Повышенная активность Луны и Солнца (в это время отмечались сильные прибои в океанах и морях на земле), также другие неблагоприятные факторы влияли на состояние Габо. Ребенок задерживался в чреве матери, будто опасаясь стать первым человеческим существом, увидевшим сияние дня не на Земле, а на иной планете.
Роженица лежала с серыми, будто покрытыми лунной пылью губами, глаза глубоко запали.
— Вызовите мужа моего, Плутона, — слабым голосом попросила она. — Я хочу его видеть…
— Увидишь, милая, увидишь, — успокаивала акушерка, которая специально прилетела с Земли и уже вторые сутки не отходила от роженицы.
— Боюсь, опоздает, — бормотала Габо. — Я должна его увидеть, пока жива.
— Что значит «пока»? Ты молода и будешь жить, будешь счастливой матерью. — Опытная акушерка была еще и хорошей утешительницей, но, увы, слова утешения не могли ослабить невыносимые боли. С каждым часом Габо становилось все хуже, и на исходе вторых суток с Земли срочно прибыли три профессора на консилиум.
Сверхскоростная ракета с быстротой, необычной даже для космических кораблей, доставила на Луну Плутона. В ту минуту, когда он появился в жилище жены, до него донесся крик младенца, затем стон. Это был последний стон Габо.
Габо похоронили у подножия кратера, где стоял ее дом. Ребенка назвали Лаланд. Его отправили на Землю, и молодая сильная женщина вскормила его. Лаланд рос крепким мальчиком. Днем играл с другими мальчиками, был весел, как и они, даже проказничал, но по вечерам, когда на небе появлялась Луна, подходил к окну и долго смотрел, как она плывет среди облаков. А если небо было чистым, Луна сияла в окружении маленьких звездочек. Мальчика нельзя было оторвать от окна. Иногда он вдруг начинал плакать.
— Его тянет к матери, — шептались между собой взрослые.
Без конца он упрашивал дедушку, чтобы тот вместе с ним совершил путешествие на Луну.
Старик был немощен, но он все же полетел — ради Лаланда.
Лаланд передвигался по Луне легко. Ему нравилось, что ноги будто сами поднимаются. Он был дома! Глаза его блестели, очарованные высотой гор, желтыми бархатистыми морями, и черное небо нисколько не пугало его. Днем, высоко в поднебесье, так ярко светило солнце!
Старик и мальчик подошли к Горе материнства и уселись на камнях возле могилы Габо. Дедушка печально что-то шептал, потом поднялся и сказал, что пора улетать обратно на Землю.
— Побудем здесь еще немного! — просил Лаланд. — На Луне так хорошо! И, знаешь, дедушка, что бы я хотел?
— Что бы ты хотел, дорогой мой правнучек?
— Я бы хотел, чтобы все матери всюду оставались живыми, — звонко произнес Лаланд, и его чистый голосок эхом разнесся в лунном пространстве.
ДОБРОЕ ИМЯ
Когда-то, в молодые годы, я работал репортером в газете. С утра спешил в бюро погоды за сводкой погоды; в милицию — за ночными происшествиями; наведывался и в родильный дом — не родилась ли тройня? Вот была бы приятная новость для наших читателей!
Где только не приходится бывать газетчику! Я ходил на заводы, на стройки, в учреждения, в школы, беседовал с самыми разными людьми, брал у них интервью.
Сейчас я никого не интервьюирую, изредка берут интервью у меня. Недавно ко мне явился юноша — худощавый, темнолицый, с копной густых курчавых смолянисто-черных волос. В верхнем кармане полотняного пиджака торчали, как пики, два остро очиненных карандаша, нижние карманы оттягивали толстые блокноты. Паренек назвал себя репортером и, извинившись за неожиданный визит, спросил, найдется ли у меня для него немного свободного времени. Я пригласил его к себе в кабинет, усадил сбоку у письменного стола. Минуты две мы молча рассматривали друг друга. Этот паренек удивительно был похож на меня, когда я был в его возрасте, просто как мой двойник в юности.