— Не будем тратить времени. И вы, и я — люди занятые, — деловито прервал юноша наше молчание. — Начнем. Я буду спрашивать все то, что мне бы хотелось узнать о вас, а вы постарайтесь отвечать по возможности коротко, ясно и определенно. Мой первый вопрос — самый обычный: день и год вашего рождения?
Я медлил с ответом.
— Вы запамятовали, когда родились? — изумился репортер.
— Нет, не запамятовал, — ответил я. — Просто не знаю.
— Как это — не знаете?
— Чтобы объяснить вам этот казус, мне нужно вернуться на многие десятилетия назад. В 1914 году вспыхнула первая мировая война. Жителям прифронтовой полосы было приказано в течение двадцати четырех часов покинуть свои родные очаги. Царские власти совсем не заботились о людях, лишившихся крова, и несчастнее этих беженцев не было никого на свете.
Наша семья тоже оказалась в числе беженцев. В долгой, полной мытарств и лишений дороге мы порастеряли все те скудные пожитки, которые успели захватить с собой из дому, пропали и все документы, в том числе метрические свидетельства.
Потом, уже при советской власти, когда я поступал в школу, детский врач осмотрел меня — щуплого, исхудалого мальчика — и решил, что мне не меньше шести и не больше десяти лет. Сложил цифры «шесть» и «десять», сумму разделил на два — получилось «восемь». Эту восьмерку он и записал в моей медицинской карте. Было это в 1920 году, из этого следует, что мой «медицинский» год рождения — 1912-й. Однако у человека должен быть не только год, но и день рождения. Тут моему доктору долго думать не пришлось. Мой осмотр происходил пятого мая, и этот чудесный весенний день он мне щедро подарил навсегда.
— Расскажите немного о своем отце.
— Мой отец был учителем. Когда мы, беженцы, поселились в Мариуполе (ныне город Жданов), он некоторое время ездил пригородным поездом в ближайший заводской поселок, где обучал детей. Я слышал, как отец говорил: «Не опоздать бы к шестичасовому поезду», и мне представлялось, что на дверях вагонов нарисованы часы и большая цифра «шесть», иначе откуда бы знали, что поезд «шестичасовой»? Как выглядит шестерка, мне было известно, — палочка с кружочком в конце. Отец любил повторять: «Очень важно сохранить доброе имя». Когда он умер, люди сказали мне, малолетнему мальчику: «Твой папа действительно сохранил доброе имя. Сохрани и ты». К этому стремился я и стремлюсь всю свою жизнь.
— Работали вы когда-нибудь на заводе или в учреждении? — продолжал репортер свои вопросы.
— После окончания профтехучилища я работал токарем на Харьковском паровозостроительном заводе, потом, в течение полудесятка лет, в Москве, в крупной типографии Министерства путей сообщения. Корректировал железнодорожные справочники, расписания движения поездов. Когда возвращался из типографии домой, перед глазами мелькали бесчисленные столбики цифр, и я тревожился: не перепутал ли где-то в расписаниях время отправления поезда с временем прибытия? Не произойдет ли по моей оплошности крушение? К счастью, катастроф не было. Мои товарищи-корректоры и я вместе с ними всегда были очень внимательны к каждой цифре и буковке.
— Расскажите немного о своих книгах. О чем они повествуют? Где вы их написали?
— У меня есть романы, повести, рассказы — о металлургах, об ученых, о рабочей молодежи и студентах, о своем детстве и юности. А писал я их в разных местах. Первая книжка рассказов была написана в читальном зале харьковской городской библиотеки имени Короленко. Другая книга, она называется «Хорошее настроение», написана в Москве, в студенческом общежитии на Стромынке. Зимой 1942 года в городе Фрунзе, в госпитале, на больничной койке, написал книжку военных рассказов — «Уцелевшая тетрадь». Одну свою книгу сочинил лежа на печи.
— Почему вдруг на печи?
— Это особая история. Если хотите, могу ее вкратце вам рассказать.
— Пожалуйста.
— После ранения глубокой осенью 1941 года в бою под Москвой и лечения в госпитале, меня, в числе других раненых бойцов, направили в Киргизию, на чудесное озеро Иссык-Куль. Разместили нас в ближних колхозах. Я попал в колхоз «Оборона». Попросил там посильную работу, и меня поставили сторожем на молочной ферме. Она находилась за деревней, где были привольные пастбища. Мои обязанности были несложные. Я должен был следить, чтобы бык по кличке «Принц» не сорвался с привязи; еще мне нужно было глядеть в оба и не упустить момента, когда корова начнет телиться. Мне тогда следовало пулей лететь в дом, где спали доярки, и разбудить ту, которая опекала роженицу. Было как раз время отелов, и хлопот хватало. Но никогда раньше я так много и усердно не писал, как на той ферме.