Тучная пятидесятилетняя Машенька, немного помявшись, принесла пиво, дядя Коля наполнил фужеры и выпил вместе с Володей, затем неторопливо стал рассказывать. Начал он издалека — с истории этого города, где он теперь живет.
— Город, как многие города, не слишком большой и не очень маленький. Есть тут мебельная фабрика, она выпускает неплохую мебель. Есть лыжная фабрика. Спортсмен, пользующийся нашими лыжами на соревнованиях, почти может быть уверен, что если приза и не возьмет, то, во всяком случае, и последним не будет, лыжи сами вынесут его на более почетное место. Когда кончишь служить и поедешь домой, — посоветовал дядя Коля Володе, — захвати с собой отсюда пару лыж. Будешь меня благодарить, крупнейшие мастера не пренебрегают ими. Ну, и есть еще в городе, вернее, была до недавнего времени табачная фабрика. Ее закрыли. Тут, понимаешь, браток, вот какое дело. Растет табачок у нас отменный, и курильщиков хватает, но посмотрели и решили, что можно обойтись без нашей фабрики. Во всех городах поблизости имеются табачные фабрики, а наша оказалась вроде бы лишней. И вот вместо нашей табачки решили построить крупный завод. Территория фабрики — настоящий сад, цехи, корпуса просторные, ставь в них хоть сегодня станки и выпускай приборы сколько нужно. Тут, браток, учти вот еще, — продолжал дядя Коля с увлечением, видно было, что эта тема его очень занимает. — В других городах рабочих не хватает, возьми, например, мой родной город Калинин, бывшую Тверь. Я точно знаю, что там все стены оклеены объявлениями: требуется рабочая сила, а вот здесь — не так. В городе больших предприятий раз-два и обчелся, и в колхозах людской излишек, потому что землицы мало, кругом горы. Так-то, браток. Люди оставляют свои хаты и едут искать работу у черта на куличках. Ну, сам понимаешь, теперь весь город очень доволен. Раз будет большой завод, тысячи людей получат работу. Какая разница, с какой фабрики папироса, которую ты куришь, лишь бы была пачка в кармане. Я, брат, малость недоучился — война, и вот ноги, а то бы такую экономику тебе показал…
Дядя Коля вынул сигарету из пачки «Верховина», внимательно осмотрел всю пачку, словно с этой минуты должен был расстаться с ней навсегда и начать курить сигареты с «чужих» фабрик. Закурил и, сделав большую затяжку, закашлялся.
— Машенька, — попросил он, — дай прочистить горло. — И продолжал, недовольно покосившись на бутылку фруктовой воды, что Маша выискала и принесла: — Так вот слушай, браток, дальше. Сказ мой только начинается. На табачной фабрике был свой джаз-оркестр, он славился во всем городе, а солисткой в нем была молодая девчушка по имени Кармен. Ее настоящего имени я не знаю и никто в городе не знает. Все зовут ее — Кармен, Карменсита. Ты, наверно, видел в Москве оперу «Кармен», лично я эту оперу видел еще до войны в Калинине. Хорошая вещь. Арию Кармен часто передают по заявкам радиослушателей. «У любви, как у пташки, крылья…» и так далее.
Так вот, наша Кармен — младшая сестра той. Глаза черные, горят, голова — в пышных кудрявых локонах, губы пухлые. А поведение — ниже среднего. Дружинники в своей витрине повесили ее портрет среди тех, кто позорит город. Пьяную, они однажды подобрали ее на мостовой. Ну, девушка все-таки молодая, не дали ей совсем опуститься, взяли под наблюдение. Устроили на табачной фабрике, вскоре она стала участвовать в фабричном джазе. Дергает она плечами, как настоящая артистка, как Ляля Черная. Ты видел Лялю Черную? Кармен ничуть не хуже. Поет она цыганские песни и украинские — «Киевский вальс», «Черемшину». Как зальется… Еврейские песни тоже поет. Живет она у родителей, но они не настоящие ее родители, она им не родная дочь. Это уже, браток, новая история. Свою теперешнюю мать она встретила во время войны в горах. Обе там бродили исхудавшие, изголодавшиеся, кожа да кости, чернее земли. Маленькая девочка привязалась к взрослой скиталице и не отставала от нее, а той женщине умная, смышленая девочка, наверно, напоминала собственную дочурку, которая умерла у нее на руках и которую она похоронила, своими руками выкопала могилу на горе. Карпатские горы, браток, усеяны не только могилами солдат, но и могилами детей… Пей, почему же ты все еще не выпил своего пива? Вижу, браток, утомил я тебя своими историями. Сейчас выйдем на улицу, и я тебе покажу ее, нашу Кармен. Вот послушай, это — она.
В горницу, где сидели дядя Коля и Володя, ворвался низкий сочный девичий голос — такой голос зовут грудным. В таборе перестали шуметь, стало тихо, только машины и подводы на улице мешали слушать, но и они, казалось, старались сдержать свой бег, не так сильно тарахтеть, внимая красивому, сильному поющему голосу.