Запоздалая весна из-под мокрого снега и холодного дождя уже пробивала себе дорогу к молодым растениям — голым тополькам, березкам, подбадривая их теплым южным ветерком, подкармливая щедрыми соками, таящимися в глубинных благодатных недрах. Лиза начала прогуливаться по двору среди саженцев, прошла мимо столика, горки. Ее сапожки все больше обрастали налипшей землей. Она села на стульчик карусели и вместе с тремя детьми, которые не замедлили составить ей компанию, усевшись на остальные три стульчика, начала кружиться, испытывая не меньшее удовольствие, чем эта детвора. Ей было весело — она сама не знала отчего. Вдоволь покатавшись на карусели, она подошла к своему подъезду, намереваясь войти в дом, но, раздумав, повернула обратно и снова начала расхаживать по двору. Володя увидел ее из окна и, не долго думая, вышел к ней. Лиза не хотела признаться себе, что именно этого она и ждала. Володя держал в одной руке две ракетки, в другой — розовый капроновый мячик, волан, он собирался поиграть в бадминтон.
— Как себя чувствует папаша? — осведомился он, подойдя к ней.
— Хорошо. Мама хотела угостить тебя пасхальными кнедликами.
— Вкусные?
— Еще бы! Но мама их делает такими крупными, что больше одного не съешь.
Небо, которое с утра то прояснялось, то, вновь обрастая облаками, сеяло мелкий дождик, наконец прояснилось совершенно. Оно по-весеннему заголубело, засветило яркое солнце. Володя дал Лизе ракетку, и они стали играть. Когда Лиза подпрыгивала, отбивая волан, обнажались ее острые розовые коленки, туго обтянутые эластичными чулками.
Поиграв, они вышли на улицу и свернули на одну из многочисленных тропинок, ведущих в городской парк. В парке на многих деревьях, в особенности на древних могучих дубах, было по два, даже по три гнезда. Это были очень просторные и, по-видимому, уютные, мягкие гнезда, заботливо и любовно сооруженные в вышине неугомонным птичьим царством. Солнце освещало их сквозь ветви, и они пламенели в его лучах, словно щепки в разгорающемся костре. Впереди Лизы и Володи, обнявшись, шли две парочки. Володя непринужденно тоже положил свою руку Лизе на плечо. Девушка чуть отодвинулась и как бы незаметно стряхнула ее.
— Моим старичкам хорошо, — вдруг сказала она.
— А тебе плохо?
— О себе я не говорю, — ответила она. — Им хорошо, потому что они верят.
— Что ж тут хорошего? — удивился Володя. — Они ведь верят в бога.
— А во что веришь ты? — впервые с тех нор, как они познакомились, она глубоко заглянула ему в глаза.
Вопрос был неожиданным, он его никогда не задавал себе, так же как не спрашивал себя, зачем он ест, зачем спит.
— Я, — попытался Володя отделаться шуткой, — верю в себя.
— Это разумно и похвально, — усмехнулась Лиза. — А в кого еще?
— В тебя тоже.
— Благодарю за доверие… Но мы еще так мало знаем друг друга. Все же ответь мне серьезно на мой вопрос.
— Если серьезно, я верю во многое. Верю в будущие великие, гениальные открытия… Верю во все хорошее. Могу тебе целую речь держать на эту тему… А ты разве не веришь?
— Я тоже. Но в себя — не очень. Я хочу тебя о чем-то попросить, — доверительно промолвила она, и видно было, что эту просьбу она уже раньше крепко держала в уме. — Но пообещай мне, что ты ее выполнишь.
— Обещаю, — Володя был заинтригован и, кроме того, весьма польщен и доволен, что к нему обращаются с просьбой.
— Понимаешь, в чем дело… Я бы не хотела, чтобы в нашем дворе знали, что я стою за прилавком.
— Что ж тут особенного?
— Ничего особенного нет, но я не хочу… Это у меня случайная, временная работа.
— А я как раз собирался одолжить у тебя кое-что из твоих новых книг.
— Испачкаешь, а потом никто не купит.
— Я ее аккуратно заверну в газету.
— Ладно, но чтобы никому не говорил, где взял. Про шпионов любишь?
— Еще бы! В один вечер проглотил «Над Тиссой», в другой — «Черную моль».
— Обо мне тебе уже известно почти все, — сказала Лиза. — С моими родителями ты тоже знаком. Теперь расскажи о себе. Я знаю только, что мы живем в одном доме, и еще вот только что узнала, что увлекаешься приключенческой литературой.
— Моя биография сложная, быстро не расскажешь.
— Расскажи медленно.