Тут же затевается дискуссия по поводу буддизма вообще и Будды как мужчины в частности. Девятым валом стремительно нарастает спор о том, сколько именно у Будды было женщин. Показания путаются: то ли две тысячи, то ли пять.
– А вы знаете, – внезапно трезвым голосом на повышенных тонах провозглашает молоденькая подружка, – что в буддистские монастыри запрещено брать мужчин, не знавших женщин?! Именно поэтому! Потому что Будда знал женщин, и знал много. И знал, таким образом, от чего он отказывается!..
– Но официальная жена у него была только одна, – возражает любимица Лимфорда Кристи, – все остальные были наложницы.
Поднимается шум. Как он мне нравится, этот шум! Как я люблю его! И как здорово быть в теме: я как раз заканчиваю читать третью книгу по поводу тибетского буддизма. Я знаю, в действительности в буддистских монастырях, в отличие от наших, запрещено брать мужчин, не знавших женского лона.
А еще, попивая порто, наблюдая за нарастающим гвалтом, я думаю о том, что, по сути дела, предметом наших разговоров должны были быть мужчины… Как в сериале «Секс в большом городе». Бесконечная череда мужчинок служит темой для бесконечной череды обсуждений. Эдакий смысловой каннибализм: плененный мужчина переваривается, обсуждается, получает диагноз и выбрасывается вон, за борт, вне поля зрения. Великолепный сценарий для бесконечного, коммерчески успешного сериала. Жаль только, что в жизни так не бывает. Никакого здоровья не хватит – ни психического, ни физического – для такого количества мужских тел на единицу времени.
Мы мужчин не обсуждаем, мы о них рассказываем. И в этом деле мы сплетницы со стажем. Наши love-story не диагностическая карта а-ля Sex&City, а красивая портретная галерея, которую в любое время можно посетить и в тишине и прохладе «воспомнить былые дни и битвы, где вместе клубились они…»
По мере поступления сюжетов можно также наблюдать, как брутальные некогда истории нашей жизни, такие важные для нас, такие нужные нашей памяти, вдруг превращаются в комиксы. Поэтому особенно важно уметь порвать с ценным тебе человеком вовремя, чтобы его образ был действительно образом героя в твоей памяти. И навсегда – чтобы потом его образ не развалился, когда ты узнаешь о нем все самое «лучшее» из жизни текущей.
Я вспоминаю, какой потрясающий разговор имела на эту тему позавчера с одной моей приятельницей-журналисткой, не вовлеченной в круг «невест». Она даже прислала мне свою очень грустную, но очень яркую love-story, которую готовила публиковать в каком-то глянцевом женском журнале. Лирическая интонация этого произведения настолько прочно вошла мне в память, что я решаю не ждать следующего раза, когда смогу принести журнал с этим рассказом, а повторить его тут же, соблюдая сюжет и лирическую канву.
Подняв бокал, я прошу минуточку внимания, тишины и чуть-чуть порто.
Вот она, эта история.
Три недели
Она не хотела оставаться с этим человеком. Она не хотела даже ехать с ним. Хотя странность заключалась в том, что еще только полгода, нет, меньше – пять месяцев назад, – больше всего она хотела именно этого. Остаться с ним. Спать с ним. Просыпаться время от времени и видеть его рядом, – даже эти его жуткие на ощупь, мертвые патлы, волосы, выкрашенные на концах в цвет снега. И со странным чувством трогать волосы живые – темные, очень густые.
Теперь все иначе. Теперь все такое же мертвое, как эти его патлы. Мертвое мартовское утро, с ничего не выражающим солнцем, которое не то чтобы греет, не то чтобы светит, а как бы присутствует. Они проснулись в его квартире, купленной месяц назад. Деньги на нее взялись непонятно откуда, но их было сразу очень много. Официальная версия звучала как «удачное обналичивание старых акций, неожиданно поднявшихся в цене». Очень милая история. И очень милая, хорошая квартирка. Самое интересное: она каким-то образом знала, что у него будет свой дом именно в этом районе. И даже когда она переступила порог и огляделась, все показалось ей смутно знакомым, с эдаким эффектом дежа вю…
И подумалось тогда, что, будь она настойчивее в своих к нему стремлениях полгода назад, будь она упрямее и терпеливее, ей удалось бы склонить его в свою сторону. Она, конечно, не надеялась отбить его от постоянной, как он ее называл, «гёрлфренд» (очень странно звучит это слово из уст тридцатишестилетнего мужчины)… Нет, на это она, конечно же, не рассчитывала, но хотя бы быть его параллельной подругой.
Они были знакомы уже лет пять, прежде чем это случилось. Раз в год он приходил в тусовку, где она бывала постоянно и приобрела даже некоторый статус. Он приходил на день рождения к их общему другу. Каждый раз, когда он только появлялся там, в старой квартире в центре города, где она с друзьями уже хеппибёздила вовсю, у нее ёкало сердце. Забытым таким ёканьем, как в детстве.
Их знакомство началось забавно, и именно так, как ее предупреждали. Он подступился к ней с предложением заняться групповым сексом: он, она и его девушка. Она резонно возразила, что в глаза не видала его девушку и совсем не уверена, что хочет с ней спать.
«К тому же у меня на девушек вкус специфический», – добавила она, откровенно веселясь и над ним подтрунивая.
Подловив эту ноту, он моментально поправился: «Ну, хорошо, тогда я, ты и мой друг». И, уверенно взяв ее за талию, вызывающе, но очень искренне засмеялся, задрав красивые брови поверх «рейбэновских» очков, блестя серыми сумасшедшими глазами. Она смеялась тоном выше, и, как ей теперь казалось, – тоном искреннее. И слегка уже отвечала его обниманиям, и он ей все-таки нравился, нравился, нравился. Со всеми его групповыми секса-ми и «задвигами». Почуяв близость «добычи», поняв, что может увезти ее с собой, он вцепился в нее мертвой хваткой. И почти увез тогда ее…
Тусовка, однако, не отдала ее – в прямом смысле. Что крайне ее изумило. К нему подошли два почтенных человека, оба бывшие ее ухажеры, плейбои в регалиях и сединах, и, как-то по-особому глядя в плоскость «рейбэновских» очков, попросили его не трогать их «маленького домашнего божка».
– Она приносит нам удачу, – сказали они тогда ему со странной интонацией, – и ты никуда не увезешь ее… Ни к чему тебе это. А уж ей-то и подавно.
Она осталась, он уехал. И много потом еще было выпито, и много, много было еще тусовано. А потом их общий, их главный друг, форвард тусовки и главный ее организатор, погиб. Внезапно. Переходя дорогу на зеленый свет, днем, по зебре, на одном из центральных московских проспектов.
На похоронах она так сильно плакала, так была не готова к виду его, молодого, в гробу, что впервые в жизни ей было все равно и она не чувствовала кожей, в каком месте на этот раз относительно нее находится ее «счастье в патлах». Он, конечно, тоже был там. Ведь он начал дружить с форвардом на десять лет раньше, чем в эту тусовку пришла даже она.
Потом его поминали. Девятый день. В общем, это было не очень похоже на поминки: компания собралась весело, как всегда, с тостами – так, как любил тусоваться их ушедший друг. И это было правильно. Все так думали и даже поднимали тосты за это. Она пришла позже всех, он уже был там, уже ждал ее.
«Черный цвет тебе очень к лицу», – произнес он, привставая и целуя ее через стол.
Выходили курить на улицу. Было жарко, июль. Над городом нависла огромная гроза, но ливень все никак не начинался. Стояла тропическая духота. Она жалела, что, боясь дождя, не надела свои красивые черные туфли…
Домой она поехала вместе с ним – они жили тогда совсем рядом, на двух соседних станциях метро. По дороге они стали целоваться, совсем как подростки.
В перерывах между обниманиями и целованиями она подумала о том, что два месяца назад она рассталась со своим мужчиной, который был умница и красавец, который очень нравился ей, а в сексе был просто бог…
«Два месяца без секса», – подумала она. Срок показался огромным.
– Но может быть, все-таки, – негромко проговорила она, отклеившись на секунду от своего попутчика, – не сейчас? Не сразу? Может, пускай пройдет какое-то время, мы встретимся еще?..