– А зачем тянуть время? – возразил он. – Тем более что, как показывает практика нашего друга, которого мы с тобой только что поминали, времени этого у нас может и не быть.
Сколько раз она потом вспоминала ему эту фразу! Вспоминала зло. Не скажи он ее, все развернулось бы по-другому, в этом она была почему-то уверена.
Сейчас, сосредоточенно крася губы под мартовским унылым светом, лившимся из окна, она еще раз вспомнила эту фразу: «…как показывает практика нашего друга»… Практика. Хм.
А тогда, выслушав эту фразу, подумав над ней, она поехала к нему. Она плохо помнит ту ночь. Помнит только, что потом несколько дней подряд они практически не расставались. То есть ездили куда-то по своим делам, каждый в отдельности, затем, ввечеру, снова слетались, и это притяжение было выше их сил, выше их усталости и недосыпания, выше всякого приличия, поскольку они появлялись вместе и оставались на ночь даже у его родителей, появлялись вместе и черт знает как озвучивали свое пребывание в отдельной комнате в той же тусовке, где ее почитали «царицей ночи», но именно потому царицей, что много раз она была вне ночных сексуальных игрищ компании. Ей, по правде сказать, было наплевать в этот раз на то, кто что скажет. А ему всегда на все было наплевать. Кроме, разумеется, своей работы – своего прекрасного, немного странного, но на всю Москву крепко прославленного творчества.
Но она хорошо запомнила день, в который была необыкновенно счастлива. Был один такой летний день… Когда с утра на город обрушились настоящие тропические ливни. Дождь шел стеной, как в голливудских классических фильмах, в сценах при расставании/воссоединении любимых, – он шел не останавливаясь. И он был теплым.
Надевать туфли было бессмысленно. Она надела пляжные вьетнамки, подвернула джинсы, взяла спортивную сумку и большой черный мужской зонт, оставшийся от бывшего бойфренда, и отправилась в спортивный зал. Когда вместе с группой тайдзы она медитировала, сидя кружочком вокруг сэнсэя, во всеобщей тишине было слышно, как яростно хлещет теплый дождь по большим витражным окнам зала, по асфальту снаружи, по листве тополей. И ей вдруг показалось, что вода каким-то образом сейчас протечет в зал и все затопит. И она боялась этого, и была необыкновенно счастлива, и очень хотела, чтобы он после тренировки позвонил.
Босиком пройдя полквартала до квартиры подруги, час спустя (ливень все не прекращался) она уже почти решилась звонить ему сама, но он опередил ее, грянув звонком с домашнего на мобильный. Он позвал ее к себе, он признался, что с похмелья, он велел взять бутылку белого с собой!
О как медленно двигался общественный транспорт! Как он вообще всегда медленно ездит!.. Она заехала к себе домой, быстренько приняла душ, быстренько впрыгнула в новую, сухую одежду, стала краситься.
И вот этот час сборов, проведенный в полутемной квартире, озаряемой молниями и громами внешних немыслимых тропиков, с влажным воздухом, с мыслью о том, что он ждет, что сейчас она к нему поедет, был, пожалуй, самым счастливым за последние несколько лет. Нет, не «пожалуй», а самым счастливым.
В действительности у них было чуть меньше трех недель. Наверное, пока их погибший друг (а она его об этом попросила, не стесняясь своего язычества и зная, что будет услышана, – попросила, чтобы быть вместе с этим своим сомнительным «счастьем в патлах») был еще на земле, с ними. Друг только пожал плечами и с характерной скептичной гундосинкой ответил: «Ну, если ты хочешь…» Этот друг ей никогда ни в чем не отказывал. Он по-своему ее любил, по-человечески так. Но, помедлив потом, боясь, очевидно, ее расстроить, добавил: «Вообще-то, это не твое…», но она уже не хотела его слушать, она уже очнулась от странного, дневного полубредового сна. Потому как в случае с погибшими друзьями мы совершенно уверенно можем слышать уже только то, что хотим.
Вот эти три недели, выражаясь метафорически, она бы «повесила» в золотой рамке на стену. Если бы это было возможно.
Конечно же, она хотела продолжения. Даже когда первый пароксизм страсти прошел и полегчало. Она хотела его видеть тогда даже больше! Однажды ей вдруг пришла в голову мысль, какие у них могли бы быть талантливые дети… Поймав себя на этом, она не без сарказма додумала и мысль о том, насколько он, между прочим, слабее ее предыдущего любовника – не в плане выносливости и даже не в плане техники, а как-то в плане гибкости и любовной энергетики. И возмечтала о том, какой в следующий раз покажет ему удивительный сексуальный фокус. Она тогда еще не знала, что все уже, больше у них ничего не будет.
Он стал пропадать и не отвечать на ее звонки. Она купила новое красивое нижнее белье и сообщила ему об этом. Он воодушевился, он был в полном восторге и предполагал, что оно было выбрано с необыкновенным вкусом, но не появился все равно.
В следующий раз они увиделись на сорок дней. Их друг уже по-настоящему ушел, его уже не было с ними, она это чувствовала.
Домой она опять возвращалась с ним. И все было плохо. Она спросила его – почему. Он было пробовал отшутиться, но потом сказал:
– Но я же говорил тебе, у меня есть гёрл-френд.
Она подумала, помолчала.
– Забавно, что ты сказал это сразу после того, как мы переспали. Еще даже не встав с постели.
– Но ты же знала это. Ты же слышала в компании, не могла не знать.
– Но ты сказал это – после. Все равно после.
Они могли препираться так до бесконечности, она поняла это и интерес к разговору потеряла. Он тоже. Как-то обреченно они поехали к ней домой. Там они снова спали, вернее, слегка дремали, после… и он улетел как «боинг», с низкого старта, к себе домой. Сказал, что очень занят, что ему надо работать.
Глубокой ночью она закрыла за ним дверь, и вдруг в ее сознании как-то все вместе проступило, вся картина их так называемых отношений проявилась, как изображение на фото: она поняла, что он ее имел, теперь уже да, просто имел. Вот сейчас, сегодня ночью, этой ночью. И ему это нравилось. Она вспомнила, как он бился в корчах, как нравился ему ее запах, как балдел он от ее тела. И еще она поняла, что ему по большому счету все равно: ибо не чует он разницы в том, чтобы иметь женщину просто так или заниматься с ней сексом с каким-то эмоциональным резонансом. Может быть, потому, что у него этого резонанса не было… И возможно, – это показалось ей гораздо более страшным, – не было никогда.
Чтобы осмыслить это полностью, у нее ушла неделя. А по прошествии еще одной она оказалась в больнице, со странным диагнозом «нервное расстройство». Там она лежала под капельницей. В раствор добавляли транквилизаторов, и впервые за долгое время она почувствовала себя необыкновенно хорошо. Спала, просыпалась и снова засыпала. И ничто ее не волновало. Ничто.
Через месяц она увидела его снова, опять в тусовке. И снова он захотел ее. На этот раз она его за это ненавидела.
Но он добился своего. Непонятно как. Наверное, потому, что она, обколотая успокоительными и курсом пропившая какие-то дурацкие антидепрессанты, была недостаточно сильна, чтобы ему отказать. Наверное, поэтому. Но в сексе для нее в этот раз все было так по-другому, что она почти ничего не почувствовала, и вяло, небрежно сымитировав какие-то экстазы, с удивлением обнаружила, что он эту фальшивку проглотил. И даже остался горд и доволен собою.
«Боже мой», – подумала она тогда.
Через неделю они снова спали. Как и в прошлый раз, она не могла себе объяснить почему… Но отношения между ними вроде как растеплились, они перезванивались, он даже пытался порекомендовать ее на хорошую работу. Все шло прекрасно; ей даже почудилось, что, может быть, у них все-таки что-то получится. Но тут обнаружилось, что у нее не начинаются месячные.
Он был в ужасе. Она тоже. Она была в ужасе настолько, что не могла даже по-настоящему решить, что же ей делать, в случае «если»… Потом месячные начались. Но она вдруг подумала, что лучше не будет извещать его об этом сразу же. Она хотела знать, когда в следующий раз он позвонит сам, чтобы узнать, как она.