Последняя часть трилогии — самая большая по объему; по насыщенности событиями, действующими лицами, по разветвленности сюжета она заметно выделяется среди остальных. Отличает ее и тревожный колорит изображенной в романе жизни. Действие происходит снова в Унчанске, куда после войны приезжает на работу Устименко. Жизнь города показана в восприятии постаревшего, прошедшего через тяжкие испытания человека. И в довоенном Унчанске Устименко сталкивался с людьми, которых считал подлецами. Он мог открыто презирать профессора Жовтяка, Женьку Степанова… В третьей части персонажи такого рода играют роль зловещую: их возможности влиять на судьбу честных людей достаточно велики.
Обратившись к трудному послевоенному периоду, Герман сумел показать события в верной исторической перспективе. Он не сглаживает сложных проблем, которые вставали перед многими его героями. Жертвой необоснованного обвинения становится коммунистка Аглая. Ее муж Родион Степанов в поисках справедливости обивает пороги разных учреждений; плетутся интриги против Устименко и Богословского… Показывая горькие для героев дни, писатель не впадает в односторонность, не теряет ориентира, позволяющего увидеть магистральный путь движения истории. Он не скрывает зла, творимого Свирельниковым, Горбанюк, Ожогиным, но люди эти показаны как чужеродное явление в окружающей их среде — явление, которое будет отторгнуто обществом, построенным на принципах коммунистической нравственности. О том, как была восстановлена справедливость, как восторжествовала законность, читатель узнает из эпилога. Но и в романе, где борьба разных сил времени показана отнюдь ее облегченно, исход этого противоборства по существу предопределен. Герман создает галерею образов людей, в деятельности которых находят воплощение жизнеспособные силы эпохи. Перед читателем проходят судьбы Штуба и Гнетова, работников органов безопасности. Наследники традиций Дзержинского, верные солдаты партии, люди эти противостоят свирельниковым. И не только они. Писатель показывает врачей, ученых, работников обкома — людей несхожих судеб, но объединенных движением к общей цели. Все вместе — своим трудом и жизненными принципами — они утверждают незыблемость основ нашего общества.
Трилогия Германа — явление, характерное для литературы 50—80-х годов. Здесь постановка сложных проблем сочетается со способностью осмыслить их с партийных позиций и с потребностью исследовать прошлое в перспективе пути, пройденного народом.
Тесная связь с современной литературой определяет и художественные искания писателя. Напомним, что многие литературные жанры, получившие ныне широкое развитие, пробивали, себе дорогу в 50—80-х годах. Именно тогда заметно увеличился в литературе удельный вес лирической, «исповедальной» прозы, путевого очерка, очерка-размышления. Герману казалось, что эта тенденция чревата потерями для литературы. Не однажды в статьях и выступлениях он высказывал беспокойство по поводу того, что многие сейчас пишут «про ничего»: «В чрезвычайном ходу нынче ищущие себя молодые люди, которые нанимаются в геологические партии, дабы обрести свое социальное я». Со свойственной ему решительностью в выводах Герман утверждал, что с этими «ищущими себя героями читателю, прежде всего скучно»[17]. Здесь писатель выступает не против «поисков себя» — его беспокоит оторванность героев многих произведений от насущных вопросов жизни, его тревожит позиция автора. «Талант многих бесспорно талантливых людей уходит в песок, в шелуху многозначительных слов, намеков, философствований, за которыми нет ни мысли, ни любви, ни бережности к человеку, нет активного приятия или неприятия окружающего мира, нет борьбы и нет страсти»[18]. Художника — равнодушного наблюдателя жизни Герман не приемлет. «Больше всего люблю читать книги, из которых ясно, за что писатель и против чего…»
Здесь отстаиваются и свое понимание задач литературы, и собственные творческие принципы. На протяжении всего писательского пути Герман обращался к существенным вопросам современности, открыто высказывался, «за что» он и «против чего». Позиция его становилась все более наступательной. Защищал он, когда настойчиво напоминал о наследии классической литературы, и свою приверженность к «традиционным» литературным формам.