Выбрать главу

— Да что говорить, — вмешалась Рая Зверева, — мы все понимаем твое горе, но манкировать занятиями нельзя. Или ты посещаешь школу, или перестаешь учиться. Тут все ясно…

— Ясно, — подтвердила Антонина.

— Ну?

— Что «ну»? — Она подняла голову и спокойно посмотрела в глаза Зверевой. — Что, Рая?

— Будешь ты учиться или нет?

— Нет, не буду.

— Почему?

— Мне надо работать.

— А пенсия?

— На пенсию нельзя прожить.

Антонина помолчала и посмотрела на грустные лица подруг: Аня теребила кончик косы, Зверева грызла ногти, Валя Чапурная делала вид, что разглядывает на свет фарфоровую чашку.

— Если скромно, так можно, — неуверенно сказала Зверева, — только очень скромно. Мы втроем — я, отец и мать — почти год на пособие по безработице жили — и ничего. Правда, иногда кульки клеили. Вот и ты бы кульки…

— Сейчас уже кульки клеить не надо, — сказала Антонина, — теперь фабрику починили.

— А сколько пенсии тебе дали? — спросила Сысоева.

— Одиннадцать рублей сорок семь копеек.

— Это по скольку же выходит в день? — морща лоб, спросила опять Аня. — По тридцать пять копеек, что ли?

— Вроде.

— Ну что ж, — принялась рассчитывать Аня, — две французских по пятачку, завтрак у нас семь копеек — семнадцать.

— А ты не считай, — вдруг рассердилась Зверева, — небось Старосельская все уж сама рассчитала. Счетчик! Посчитай лучше, сколько твой отец зарабатывает… Тридцать копеек. Знаю я, как на тридцать копеек жить…

— Так Сысоева же не виновата, что у нее отец много зарабатывает, — вступилась Чапурная.

— Тебя-то уж не спрашивают, — совсем обозленно огрызнулась Зверева, — тебе молчать в тряпочку надо, балерина!

— Балерина тут ни при чем.

— Нет, при чем. Сама говорила, что твой папа в балетную школу двадцать два рубля за месяц платит. Ровно в два раза больше, чем вся ее пенсия…

Для того чтобы оборвать начинающуюся ссору, Антонина предложила еще чаю. Зверева, хмурясь, спросила:

— Значит, окончательно не будешь учиться?

— Не буду.

— Но ведь ты могла бы этот год доучиться, вещи бы продала…

— Я и так продала…

— Комната пустая? — спросила Аня.

— Пустая. А потом, какой мне смысл доучиваться? Ну, этот год доучусь, так ведь мне еще больше учиться захочется, а в следующем году я уж буду совершеннолетней и пенсии не получу, да?

— Да.

— Ну, значит, все равно работать придется…

— Все-таки семилетку кончишь, — дуя в блюдце, рассудительным басом сказала Зверева, — как-никак почти среднее образование.

— Не надо мне этого среднего, — раздраженно отмахнулась Антонина.

— Ну и чудачка…

— Я не чудачка, я обдумала и все решила: я сейчас все равно из школы ушла — ну и пусть, буду теперь работать, поработаю лет пять или больше, стану взрослой и пойду учиться на доктора…

— Да не все ли равно?

— Вот и нет. Тогда я уж на ноги встану. И, кроме того, специальность у меня будет — ну, швея, или слесарь, или другое — весовщик, так я утром буду работать, а вечером буду на доктора учиться.

— Обязательно на доктора?

— Обязательно.

— Почему?

— А потому, что если б ты видела, как человек умирает и как нельзя остановить то, что он умирает, сама бы тоже пошла учиться…

— Я на инженера буду, — грызя ногти, сказала Зверева, — мосты строить. Замечательно интересно. Я читала, есть такие инженеры, которые дороги прокладывают, не железные дороги, а простые, каменные. Очень интересно. Идут люди и обдумывают, где лучше дорогу проложить. Палатка, костер, картошку печь. Ты печеную картошку любишь, Тоня?

— Так себе.

— Ну а я люблю. Ночь, комары поют…

Еще долго они говорили о том, кто кем будет. Аня Сысоева хотела быть дирижером, но ее смущала мысль о костюме женщины-дирижера. Мужчина-дирижер во фраке, а женщина? Платье — нехорошо, нет, платье никуда не годится. Вот разве костюм? Но костюм — это дорожная одежда…

— Не рано ли о костюме, — трезвым голосом спросила Зверева, — ты сперва гаммы научись играть…

Постепенно все пришли в хорошее настроение. Было очень уютно. Возле двери на табуретке ровным зеленым огнем горел примус — согревалась вода для очередного чаепития. Рая Зверева влезла на плиту и потянула вниз лампочку под розовым абажуром. Скрипнул блок, лампочка опустилась ниже, и от этого стало еще уютнее. В облицованной белым кафелем кухне было тепло, чисто, сладко пахло зубровой травой, повешенной еще Никодимом Петровичем на гвоздик. Аня предложила сыграть в карты, и все расселись вокруг овального столика. Играли в подкидного. Больше всех везло Рае Зверевой, Валя Чапурная то и дело оставалась в дураках.