— Собственница! — сказала он. — Правильно?
— Ага! — подтвердила Антонина. — Но если тебе неприятно, я не буду.
— Нет, мне приятно.
— А вы не врете?
— Нет, мы не врем!
— Врете. И я завтра все ваши гимнастерки, кителя и ремешки проветрю. Пусть пахнет порохом и железом, так у вас полагается? И табаком!
— Дурачок! Я же тебя люблю! — сказал он со своей мгновенной, мелькающей усмешкой.
В этот день он несколько раз говорил ей об этом. И каждый раз она думала в ответ: «Еще бы! Еще бы! Еще бы!». Но молчала и только хитро на него поглядывала матовыми, без блеска, зрачками.
Часов в шесть его вызвали по телефону, он ушел и через несколько минут позвонил:
— Собирайся! В восемь двадцать уходит теплоход, мы едем в Одессу. Мне сейчас некогда, я буду ждать тебя на пристани. Вернее, около. Там, где большая белая скамейка.
«Где большая белая скамейка»! Легко ему так говорить! А если кругом полно больших белых скамеек, тогда как? И все друг друга разыскивают, плачут дети, играет оркестр, кого-то провожая, особым ходом проводят клетчатых интуристов, пионеры играют на горнах и барабанят в свои барабаны, трещат лебедки, снуют какие-то тележки со звонками? Господи, что это за манера являться почти тогда, когда начинают сволакивать трап?
И самое главное, он пришел как ни в чем не бывало.
Пришел посвистывая, с портфельчиком, неожиданно штатский, в сером просторном костюме, с плащом на руке, с кульком огромных, почти прозрачных слив.
— Можно сойти с ума! — сказала Антонина. — «Белая скамейка»! Все скамейки же белые! Бежим!
«Украина» дала еще один гудок. Провожающие уже начали махать платками. С борта тоже махали. Горничная в наколке привела их в каюту, здесь были два дивана, на столе стояли цветы в хрустальной вазочке, за открытым иллюминатором плескалось море.
— Так живут миллионеры в кино! — сказала Антонина, — Леша, мы миллионеры, да?
— Некоторым образом! — сказал он, оглядывая каюту.
Как она любила это его плутоватое, мальчишеское, ужасно легкомысленное выражение лица.
— Некоторым образом, — повторил Альтус, — потому что у меня лично шесть рублей. Не успел получить деньги, вот какая штука. У тебя что-нибудь есть?
— Мало! — ответила она испуганно. — Но это ничего, Леша. Нас ведь не высадят на необитаемый остров? За билеты заплачено?
— Некоторым образом, — в третий раз сказал Альтус — Впрочем, наплевать. Тут у меня в портфеле есть булка и банка леща в томате.
«Украина» отвалила. В великолепном ресторане, где пассажиры ели семгу, икру, куропаток и какие-то там фрикасе, Альтус заказал две рисовые каши и порцию хлеба. Официант не без удивления на него посмотрел, он ему подмигнул и объяснил:
— Мы диетики, дорогой товарищ! Нам больше ничего нельзя.
— Бывает! — согласился официант. Это был тертый человек, такого не проведешь, он повидал на своем веку всяких диетиков.
И все-таки оба они чувствовали себя совершенно счастливыми. Сверкая нарядными огнями, покойно и надежно дыша машинами, послушный своему командиру, похаживающему на мостике, теплой, мглистой, душной ночью шел теплоход в неведомую Антонине Одессу. Невидимое отсюда, с палубы, где-то глубоко и таинственно плескалось море — ее море. «Мое море!» — думала она так же, как давеча думала о земле. И земля, ее земля, уже готовилась ко сну, там, далеко, где волны шипя взбегали на прибрежные камни…
— Я же ничего о тебе не знаю, — ночью в каюте сказала Антонина Альтусу. — Подумай-ка, Алеша. Совсем ничего. Ты был женат? Или, может быть, ты и сейчас женат? Ведь ты…
Она помедлила:
— Ты совершенно взрослый!
— Чтобы не сказать — старый! — невесело усмехнулся Альтус.
— Ты женат?
— Да. На тебе.
— А раньше?
— Раньше, давно, я был женат на другой женщине.
— Ты… любил ее?
Альтус помолчал, ковыряя проволочкой свою трубку.
— Теперь… не знаю.
— А раньше?
Это слово «раньше» вдруг прилипло к ней.
— Раньше ты ее здорово любил, да?
Он взглянул на Антонину и промолчал. Ей захотелось ударить его, или даже укусить, или в крайнем случае сломать его трубку, которой он дорожил, — единственная вещь, которую он боялся потерять. И так как за эти дни она привыкла ничего от Альтуса не скрывать, то сказала ему об этом. Он рассеянно улыбнулся.
— Пустяки!
— Что пустяки?
— Все пустяки, — с коротким вздохом сказал он. — Главное, что мы отыскались.
Антонина не поняла.
— Главное то, что я вас отыскал. Понимаете, гражданочка? Ведь людей миллионы, и мы могли потеряться.
Его легкие волосы свесились на лоб, глаза смотрели печально, а в пальцах он вертел пепельницу.