Боже, эти двое, наверное, были активистами в старшей школе. Вэл могла только представить. Но мысли о старшей школе заставили ее подумать о... других вещах.
Она сделала глоток кофе. Было слишком горячо, но хорошо. Совершенно не похоже на пойло, которое Мэри продолжала оставлять плесневеть в кружках на своем подоконнике. Вэл улыбнулась. Она стала называть их «чашками Петри» Мэри, и вместо того, чтобы обидеться, Мэри от души расхохоталась.
Ее соседка по комнате была немного неряхой — они обе, на самом деле, — но она была доброй неряхой. Слишком добра, чтобы иметь такую негодную соседку по комнате.
— У тебя снова такое выражение лица.
Вэл слишком быстро поставила стакан с кофе. Немного молочно-коричневой жидкости выплеснулось за край.
— Какое выражение?
— Как будто ты за миллион миль отсюда и не прочь оказаться еще дальше, если бы могла.
Вэл сглотнула. Здесь он был совершенно прав. Она улыбнулась, как всегда, и сказала:
— Не миллион. Только восемьсот.
— Скучаешь по дому?
«Нет, меня тошнит от дома».
— Что-то в этом роде.
— Скучаешь по кому-то конкретному?
— Нет. — Слишком оборонительно.
— Никого?
Его глаза задержались на ней, пока она не опустила взгляд на свой стакан и не подумала, не сказала ли она слишком много. Горький вкус кофе прилип к ее языку с едкостью желчи, и она поймала себя на том, что судорожно сглатывает, чтобы подавить его.
О чем, черт возьми, она думала, говоря такие глупости? Была ли это какая-то ошибка по Фрейду? Признание собственной скрытой вины, пытающейся вырваться из ловушки подсознания, как муха, попавшая в паутину?
«Я бы хотела, чтобы он перестал так на меня смотреть. Как будто он видит меня насквозь».
Однако, если бы он мог, то сбежал бы в горы.
— Ты всегда такая задумчивая?
— Нет, да. Я не знаю. — Она посмотрела на свои руки, пока играла с крышкой от кофе.
Прошло еще несколько минут, прерываемых взрывами смеха, доносившимися с других столов. Периодически Джейд наклонял голову в том направлении, на его губах играла слабая улыбка, как будто он тоже хотел смеяться.
— Итак, эм, — она нащупала еще одно отверстие, — Маленькая птичка сказала мне, что твой папа преподает латынь?
— Что это за птичка?
— Птичка-Мэри, я думаю.
Это было невероятно неубедительно. Но он рассмеялся, благослови его господь.
— Она права.
— Ты хоть немного говоришь по-латыни? — В ту секунду, когда эти слова слетели с ее губ, она поняла, насколько глупым был этот вопрос. — Я имею в виду, помимо того, что ты сказал раньше. На знакомстве.
Джейд оперся руками о стол. «У него красивые руки, — поймала она себя на мысли. — Сильные».
— Что-то конкретное?
— Все, что угодно, мне все равно.
— Alquid. Mea non refert.
— Что это значит?
— Все что угодно. Мне все равно.
Ей потребовалось мгновение, чтобы понять, но потом она услышала свой смех и прикрыла рот, внезапно почувствовав себя очень застенчивой.
— Это не то, что я имела в виду.
— Ладно, ты права. Хмм. Как насчет... — Он сделал паузу. — Pulcher es.
— И что это значит?
— Это значит: «Ты прекрасна».
Вэл уставилась на него. Легкий розоватый оттенок появился на его щеках и окрасил кончики ушей.
Блейк краснел так же.
Флуоресцентные лампы, окружающая болтовня, запахи смешанной еды и кофе — всего этого стало слишком много. Ей нужно бежать, бежать, бежать.
— Нет, я не такая. — Вэл покачала головой, отгораживаясь от него, от шума, от обстановки. — Я действительно не такая.
Ей нужно убираться отсюда.
К счастью, она была избавлена от мыслей о приемлемом оправдании. Ее телефон выбрал именно этот момент, чтобы зазвонить. На этот раз время решило в ее пользу. Затем она увидела, что номер на дисплее принадлежал Лизе.
— Это Вивальди?
Вэл уперлась костяшками пальцев в лоб, который начал пульсировать с каждой секундой. Она чувствовала, что Джейд смотрит на нее, и это ужасное выражение беспокойства снова появилось на его лице. Она поиграла с идеей не отвечать на телефонный звонок, а затем решила этого не делать. Лиза не переставала звонить, пока не получала ответа, и она не могла больше ни минуты сидеть в этом месте.
— Прости. — Вэл не сомневалась, что теперь он считает ее дурой. Это опечалило ее, и она удивилась этому. Удивилась, что такие маленькие раны все еще могут жалить. — Я должна ответить на звонок. Это своего рода чрезвычайная ситуация.
— Все в порядке?
Он выпрямился, как будто собирался встать и пойти с ней, как странствующий рыцарь, который думал, что сможет спасти девицу, попавшую в беду.
«Нет, не все в порядке, и ты не можешь меня спасти. Не от этого».
Вэл поспешно сказала:
— Возможно, я надеюсь на это. Просто семейное дело, с которым нужно разобраться. Я... мы сделаем это снова, хорошо? Как-нибудь в другой раз?
— Да, — тихо сказал он. — Как-нибудь в другой раз.
Тогда она повернулась к нему спиной, не желая видеть его лицо. Когда раздвижные стеклянные двери раздвинулись и вечерний ветерок пощекотал ее влажную, вспотевшую кожу, она сказала:
— Ладно, в чем дело, Лиза? Что теперь?
— О, я не Лиза, а что касается того, чего я хочу, ну, почему бы тебе не рискнуть предположить?
Вэл уронила телефон.
Он падал медленно, как во сне. Кошмарном сне. Она слышала, как его смех спиралью поднимался из динамиков, как завитки дыма.
Дерьмо.
Она упала на колени, вздрогнув, когда влага пропитала ее джинсы, пока нащупала телефон. Если шел дождь, он обязательно был в Вашингтоне. То же самое относилось и к этому печальному беспорядку, который она называла жизнью.
На линии воцарилась тишина, когда она снова поднесла трубку к уху. Вэл даже не слышала его дыхания. Была ли сим-карта повреждена мокрой травой? Часть ее все еще цеплялась за надежду, что ей все привиделось: даже безумие было бы предпочтительнее... этого.
— Лиза? — Счетчик на экране ее телефона молча отсчитывал продолжительность звонка. — Лиза? Ты здесь?
— Это всего лишь я, Вэл, — его голос. О боже, это был его голос. — Побереги дыхание. У тебя так мало осталось.
Его слова и скрытый за ними подтекст потрясли ее до глубины души.
— Ч-что ты сделал с Лизой?
— Почти ничего. Не сравнится с тем, что я планирую сделать с тобой. — Он выдержал паузу, красноречивую паузу, чтобы дать ей осознать его слова. — Она была очень сговорчива, твоя Лиза, и к тому же особо не сопротивлялась.
— Ты убил ее. — Ее колени снова стали мокрыми. Вэл снова упала в пучок травы и клевера. Ей было все равно. — Ты ведь убил ее?
Он ничего не сказал.
— О боже, — глухо проговорила она, — и Блейк... и эти девушки... ты убил их. Ублюдок. Я звоню в полицию прямо сейчас. — Этого не может быть... он — он чудовище.
— Я бы не стал этого делать, Валериэн. Скажи мне, какая погода в Вашингтоне в это время года? Холодно?
«Он гадает. Он не может знать».
— Откуда я знаю.
— Жаль. Я хотел выяснить, следует ли мне брать с собой теплое пальто, когда отправлюсь к тебе. Но наверно лучше что-нибудь легкое. В чем легко передвигаться. Что-нибудь, на чем не будет видно крови.
Вэл попыталась заговорить и вместо этого издала слабый, кашляющий вздох. Это было хуже, намного хуже, чем она себе представляла. Потому что потребовался кто-то психически нездоровый, кто-то абсолютно и недвусмысленно бессердечный, чтобы вообразить что-то такое ужасное.
— Д-держись от меня подальше.
Он издал звук, который она не могла истолковать, или, по правде говоря, у него не было названия, но он пробрал ее до костей.
— Попробуй остановить меня, — сказал он тихим голосом, от которого все волосы на ее теле встали дыбом. — Ты скоро узнаешь, насколько я грозный охотник, моя дорогая.
Часть разума Вэл откололась, и при отрыве этой важнейшей части все сдерживаемые ужасы и страхи, которые она безуспешно пыталась держать взаперти после всех этих лет, хлынули наружу, затопив ее сознание, как прорванная плотина.