— Ну, твоя мама делает для школы очень много, — вступилась Аманда.
— А знаете, как порой это бесит?
— Вообще говоря, нет, — покачала головой Аманда, мысленно прикидывая в уме риск, на который она шла. — Дело в том, понимаешь ли, что мои собственные родители были так заняты работой и собой, что на меня и на школу, где я училась, у них попросту не оставалось ни времени, ни сил.
Джорди дернул плечом:
— А мои только ругаются с утра до вечера. Думают, мы не слышим.
С губ Аманды сорвалось неодобрительное фырканье, но она нашла в себе силы промолчать. Воспользовавшись ее молчанием, чтобы собраться с мыслями, Джорди снова заговорил. Правда, теперь его мысли приняли другое направление, но было ясно, что то, о чем он собирается рассказать ей, не дает ему покоя.
— Да даже если и не слышим, разве ж по их виду не заметно, что они ссорятся? — буркнул он. — Мама теперь почти никогда не улыбается. Не придумывает всякие веселые розыгрыши, приколы, как делала это раньше. Вроде зашитых наглухо рукавов и все такое… — Он тоскливо вздохнул и тут же спохватился: — То есть не то чтобы мне сейчас это было так уж сильно нужно… я уже слишком большой для таких шуточек… а вот Джули и близнецы — другое дело. Раньше знаете как бывало? Позови ты в дом хоть двадцать человек разом — и ничего! Найдется и попкорн, и пицца, и через пять минут все уже сидят перед телевизором. Раньше я даже не злился, когда вся эта малышня путалась под ногами у меня самого и моих приятелей, потому что они все как бы тоже были частью всего этого… вы понимаете?
Оживление вдруг разом пропало, сменившись угрюмым молчанием, а затем — злостью.
— А сейчас что? Раз в день сунет голову в мою комнату, чтобы задать очередной идиотский вопрос. И все!
— Твою мать! Вот дерьмо! — протянул высокий гнусавый голос.
Бросив неодобрительный взгляд в сторону сидевшего в клетке пронзительно зеленого попугая — он был настолько яркий, что здорово смахивал на неоновую рекламу, — Аманда нахмурилась.
— Замолчи, Мэдди, — велела она.
Джорди обернулся и тоже посмотрел на птицу.
— Господи, она же вечно орет одно и то же! Как вам вообще разрешили держать ее у себя?
— Ну, положим, она не такая уж дура и прекрасно знает, при ком можно ругаться. При тебе она особо не стесняется. А вот если появится мистер Эдлин или кто-то из учителей, то будет сидеть тише воды, ниже травы. Короче, вести себя так, как положено благовоспитанному попугаю.
Как и шахматные фигурки, Мэдди тоже была отведена роль «ледокола». Иные ребята чуть ли не месяц подряд бегали к ней, чтобы побаловать Мэдди печеньем или крекерами. И только после этого набирались храбрости, чтобы обсудить свои проблемы с Амандой.
— Она, в общем-то, не такая уж плохая. — Аманда кивнула в сторону птичьей клетки.
— Я тебя люблю, — кокетливо проворковала Мэдди.
— А кувыркаться она умеет? — поинтересовался Джорди. — Или нет? Значит, вы считаете, она хорошая? Или, может, все-таки плохая?
— Нет, Мэдди хорошая. Точно, хорошая. Хорошие птицы тоже, бывает, ругаются дурными словами, когда расстроены или кто-то их обидит. Видишь ли, Мэдди выучилась ругаться у кого-то из прежних хозяев, который наказывал ее одежной щеткой. А уже после этого она попала ко мне. И мне пришлось смириться с этим. Мэдди злится, а когда она злится, то ругается. И она переживает, когда видит, что кто-то из тех, кто приходит сюда, расстроен. Вот как ты — из-за бейсбола.
— Но я ведь говорил не о бейсболе, когда она принялась ругаться, — возразил Джорди.
Да, конечно, — он говорил о своей матери. Естественно, он говорил о ней. Именно поэтому, внезапно смутившись, Джорди вскочил, засуетился, старательно избегая смотреть на Аманду, потом вскинул на плечо рюкзак, буркнул что-то и пулей вылетел в коридор.
Да, Джорди явно нуждается в советах психолога, но это непременно должен быть кто-то посторонний, незнакомый с его семьей. Но, чтобы отвести его к психологу, нужно, чтобы кто-то из его родителей — один из них или оба — проявил инициативу. А никто из них, похоже, даже не думал об этом. Пришлось Аманде самой взяться за дело, и начала она с того, что придумала предлог, чтобы снова заманить его к себе. Жаль, конечно, что он убежал. Но она еще не успела даже слова сказать, как он уже вылетел за дверь и, громко топая, промчался по гулкому коридору, унося с собой свою тоску и боль.