«Подожди! — хотелось крикнуть ей ему вслед. — Давай поговорим об этом, только ты и я, хорошо? Обсудим других родителей, которые тоже ругаются между собой, как твои, а потом ты расскажешь мне, что ты чувствуешь при этом. Расскажешь, чем ты занят на самом деле, когда все вокруг считают, что ты корпишь над уроками. Мы будем говорить, сколько ты захочешь. Я совершенно свободна. Я никуда не спешу. Мне никуда не нужно идти. Все, что мне нужно, — это помочь тебе решить твои проблемы. Мне действительно это нужно — чтобы не думать о своих».
Но Джорди уже исчез — как исчезают все они, чуть только прозвенит звонок с урока. Взгляд Аманды вернулся к письменному столу, на котором в простой синевато-серой рамке стояла фотография Грэхема. Он улыбался ей своей до боли знакомой широкой улыбкой, и белые зубы ослепительно сверкали на фоне его бороды. Его лицо было одним из тех, которые невольно притягивают к себе женский взгляд. Аманда давно уже заметила, как на него поглядывают ее коллеги. Впрочем, фотография Грэхема также была одним из ее «ледоколов».
Надо было все-таки позвонить ему. Наверняка он давно уже ждет ее звонка. Но Аманда ничего еще пока не знала точно. И возможно, долго еще не узнает. Ей давно уже казалось, что если что-то еще и связывает их с Грэхемом, так только их отчаянное желание иметь ребенка. Эта мысль камнем лежала у нее на сердце, не давая вздохнуть полной грудью. О нет, у нее и в мыслях не было упрекать в чем-то Грэхема. Он-то как раз сделал все, что мог, бедняга. Во всем виновато ее тело. Конечно, Грэхем никогда ни словом, ни взглядом не позволил себе винить ее. Впрочем, ему и не нужно было это делать — Аманда и так чувствовала сжигавшее его нетерпение.
Но что еще она могла сделать, кроме того, что уже сделала, хотелось крикнуть ей. Аманда скрупулезно следовала всем рекомендациям Эмили — плотно ела, много отдыхала, выполняла все специально подобранные для нее упражнения, разве что только сегодня забыла. Старательно избегая любой физической нагрузки, которая могла бы вызвать менструацию, Аманда даже старалась двигаться как можно меньше.
Конечно, все это вздор. Чем это могло бы повредить ее беременности? И все-таки Аманда была на грани отчаяния. С самого обеда она не выходила из кабинета, и хотя ей страшно хотелось принять душ, она всячески гнала от себя эту мысль. Вместо того чтобы сходить в ванную, она поудобнее устроилась на диване, бросила взгляд на часы и вспомнила о Квинне Дэвисе. Было уже половина шестого. Она пообещала мальчику, что будет у себя до шести. Значит, придется ждать.
Его письма встревожили ее. Они приходили по электронной почте, первое, которое она получила рано утром, начиналось словами: «Мне позарез нужно поговорить, но дело слишком личное. Это возможно?» — «На этот счет можешь не беспокоиться, — ответила Аманда. — Все, сказанное в моем кабинете, останется строго между нами. Таков закон. Я свободна после третьего урока. Тебя это устраивает?»
После третьего урока он не пришел. Зато во время четвертого по электронной почте пришло еще одно письмо. «А мои родители узнают, что я был у вас?» — говорилось в нем. «Нет, — ответила Аманда. — Это — часть закона о неразглашении врачебной тайны. Они ничего не узнают до тех пор, пока ты сам не подпишешь документ, в котором будет говориться, что не возражаешь, если я им расскажу. После уроков у меня будут свободные полчаса. Но если тебе нужно идти на тренировку по бейсболу, ничего страшного — можем встретиться там. Я буду у себя до шести. Тебе это подойдет?»
Ее письмо осталось без ответа. Во время разговора с Джорди Аманда все время ловила себя на том, что невольно прислушивается — не раздадутся ли в коридоре шаги, свидетельствующие о том, что Квинн пришел и ждет своей очереди. Но все было тихо. Да, с этим мальчиком явно что-то было неладно. Ее опыт и внутренний голос говорили ей, что это так, и дело тут было вовсе не в том, что он предпочитал общаться с ней по электронной почте. Многие ребята так делали, потому что старались сохранить инкогнито. Аманда всегда предлагала им зайти, даже назначала время встречи. Часто они не приходили, но что она могла сделать? Только незаметно приглядывать за ними, попытаться связаться по почте еще раз, и только. Настаивать в таких случаях было нельзя — это могло плохо кончиться.
Но Квинн не был похож на тех, с кем ей обычно приходилось работать. Прежде всего, он был звездой. Его второй год подряд выбирали старостой класса, он еще входил в школьный совет, прошлой зимой считался одним из лучших игроков школьной сборной по баскетболу, и вот теперь о нем заговорили как о лучшем игроке в бейсбольной команде. Два его старших брата, в свое время так же блиставшие в Вудли, уже учились в университетах, один — в Принстонском, другой — в Вест-Пойнте. Его родители играли заметную роль в общественной жизни города. Их имена то и дело мелькали в газетах.