Наслаждение
Исповедь
Никогда не знаешь, когда прошлое может настигнуть тебя. Подобно незваному гостю, оно стоит во мраке дверного проема, скрестив на груди руки, и немигающим взглядом смотрит тебе в спину, ожидая, когда холодный укол пронзит сердце и ты нехотя обернешься назад. Тогда с новой силой воспоминания, обретающие физическую форму, охватывают тебя, сковывая движения и лишая возможности сбежать. В звенящей тишине ты смотришь в глаза призракам, безмолвным и эфемерным, лишенным того осуждения, что ты ожидал. Напротив, их лица безучастны к тому, что ты испытываешь, и безразличие это пугает еще сильнее и душит умоляющий крик, зародившийся было в горле. Я слишком слаб. Господь отвернулся от меня. Минуло десять лет; я смиренно молил в своей келье о забвении, но прихотливая и неподатливая память сохранила каждую деталь в первичной достоверности. Я в мельчайших подробностях помню лето 2003 года, и, по всей видимости, только смерть отделит мое сознание от гнетущих воспоминаний.
Мое имя затеряется в лабиринтах времени, обо мне не вспомнит ни одна живая душа. Лишь история имеет значение, и мне осталось ее рассказать.
Я любил их обоих, моих университетских друзей, Сашку Игнатьева и Лию Ушатову, – ценил каждого по-своему. Сашка – замечательный рассказчик, вечно улыбчивый и неунывающий, весь исполненный живой энергии, заряжающей всех вокруг. Можно было часами слушать его рассказы, но самое важное – он был надежным и преданным товарищем. Лия импонировала мне сочетанием несовместимых на первый взгляд качеств, присутствовавших в ее характере в идеально выдержанных пропорциях. Ее цепкий ум соседствовал с необоримой ленью, озорной нрав – с серьезностью жизненной позиции, лихая бесшабашность – с непрошибаемой стеснительностью. Для нас с Сашкой она была девчонка что надо, так что мы все трое отлично ладили.
Как вы понимаете, подобное счастье недолговечно, и полагать или надеяться на противоположное – непозволительная роскошь. Рано или поздно наш поезд товарищества должен был сойти с рельсов. Не нужно гадать о вероятностях или предполагать случайности – внезапная любовь являлась вполне прогнозируемым фактором, а ее последствия мог бы предсказать любой человек.
Мы с Сашей безнадежно влюбились в Лию; Лия в итоге выбрала моего друга. Я и сейчас помню день, когда их отношения вышли на новый уровень, а мои опасения из области предположений перенеслись в область очевидного. Их счастье отдавало болью в голове, в сердце, в душе; их смех оглушал меня раскатистым громом; их чувства, каждый день их встреч заряжал воображаемый пистолет новой пулей, а та в свою очередь с гулким выстрелом жадно вонзалась мне в висок. Эти дни отпечатались на языке терпким портвейном, размазались и растеклись, вымоченные в обильных слезах, тайных и никем не виденных. Для окружающих ничего не изменилось в моем поведении: я сохранял сдержанную радость за друзей, всячески пытаясь как можно спокойнее пропускать мимо ушей шутки по поводу нашего мнимого любовного треугольника – мнимого для всех, кроме меня. Саша с Лией ни о чем не подозревали, а я в своих мыслях, пустых и никчемных, представлялся себе жертвенным агнцем, ушедшим на заклание во имя счастья других. Моя жертва была тем значительнее, что являлась тайной, неоцененной другими. Пролистывая страницы прошлого, с тоской я понимаю: я вел себя как самый настоящий дурак.
Безответная любовь – истинно яд для души. Восемь месяцев, девять дней, семь часов (согласно одержимому подсчету) прошло с начала моего кошмара, когда наступило жаркое, липкое лето, предвещавшее разлуку с друзьями – долгожданную и нежеланную в равной степени. Всё это время мое сердце в изобилии цедило смертоносную отраву, из-за которой душа атрофировалась и стала безразличной к самой себе. Я носил в себе гнойник, с которым не желал расставаться, а боль при каждом его неосторожном вскрытии теперь была неотделимой частью моей сущности. Я не мог представить себе никакого выхода. Более того – не хотел: я так сильно любил Лию – и так сладостно ощущал ничтожество внутри себя, жалкое, глупое, презренное, не отпускающее желание линчевать себя! Я гнил изнутри и улыбался своему страданию разлагающимися губами, зная, что не заслуживаю ничьего снисхождения или понимания. Прояви ко мне кто-либо сочувствие, он бы скорее замарал себя моим внутренним миром – зловонно-грязным болотом, где смерть и любовь плакали в обнимку, как пьяные старые подружки.
Да, так я встретил то лето: Саша и Лия уезжали в родной Мглин, предоставляя меня самому себе. Я мог спокойно воспринимать их обоих рядом, под присмотром, под якобы контролем, жадно пытаясь припасть губами к их недосягаемому счастью, но, находясь в другом городе, далеко от меня, они лишали меня и этой ничтожной нити, связующей нас.