- Почему мы не можем поехать в Рабат, к твоему брату? - помедлив, спросила она.
- Я не могу. - Ясмин увидела, как на лицо Халифы легла серая тень. Мой брат умер.
- Умер? - Теперь Ясмин все поняла. - Когда? Когда это произошло?
- Мне позвонили, покаты спала. - Хасан говорил с трудом. - У него случился сердечный приступ с осложнениями.
Теперь я должен оставаться здесь и следить за людьми. Мне следовало бы самому отвезти тебя в Рабат, но теперь о моем отъезде не может быть и речи. И я не знаю, как поступить с тобой. Они тебя не пощадят, если взбушуются.
Халифа медленно поднял глаза и встретился взглядом с Ясмин. Вместо Хасана, хорошо знакомого ей по Парижу, умного, цивилизованного, с высшим образованием, Ясмин увидела совсем другого человека. Халифу трудно было узнать: орлиные черты лица и набрякшие веки темных глаз напомнили Ясмин портрет классического араба; парижский лоск исчез, сменившись резкими чертами надменного и дикого шейха.
Мысли Ясмин лихорадочно заметались. Она пыталась определить, как этот неожиданный поворот событий скажется на ее теперешнем положении пленницы и как Хасан намерен с ней поступить. Если в какой-то момент ей показалось, что внешняя цивилизованность Хасана заставит его согласиться с правом Ясмин на возвращение в Париж, к привычной жизни, то теперь выбора у Ясмин не оставалось. Наносный лоск Хасана улетучился - его смыла смерть брата.
Ясмин вдруг пришла к выводу, что желание Халифы отказаться от своего наследства и навсегда поселиться в Париже было связано с тем обстоятельством, что он был вторым сыном в семье, а значит, не имел реального положения в Марокко. Традиция диктовала условия, при которых старший брат Хасана наследовал богатство и власть, а Хасану отводилась совершенно незначительная роль. Хорошо зная Хасана, Ясмин теперь поняла, до чего невыносимо было для него такое положение. Хасан был слишком самолюбив и мог согласиться только на полную, безграничную власть. Потому Халифа и учился в Гарварде. Потому он и жил в Париже. У него просто не было выбора.
Теперь же ситуация кардинально изменилась. Теперь Хасан стал шейхом. Это привязывало Халифу к его стране неизмеримо более тесными узами. Если еще вчера Ясмин грела мысль попробовать обмануть Халифу, заставив его думать, что она готова здесь остаться, выйти за него замуж и передать ему все свое наследство, то при нынешних переменах это становилось невозможно. Хасан, несомненно, мог бы купиться на ее деньги, поскольку Ясмин убеждена, что жизнь в пустыне никогда не устроит Халифу. Еще недавно Ясмин была уверена в том, что Хасан продержит ее в Гулимине ровно столько, сколько сможет выдержать сам.
Но теперь она поняла, что, несмотря на все ее ухищрения и призывы вернуться в Париж к реализации взлелеянных Халифой планов, он скорее предпочтет похоронить себя, а заодно и Ясмин навсегда в этой средневековой крепости.
Стараясь говорить спокойно и сохранять невозмутимое выражение лица, Ясмин протянула руки к Хасану, как бы пытаясь успокоить его:
- Меня так огорчило известие о твоем брате. Как бы я хотела хоть чем-то тебе помочь. Мне хотелось бы попасть в Рабат, чтобы быть с твоей семьей, ты же хотел меня представить твоим родственникам.
Но Халифа был непроницаем. Он резко отпрянул от Ясмин:
- И речи быть не может.
- Ты действительно считаешь, что здесь может быть что-то серьезное? Голос Ясмин дрожал.
- Кто знает, что у этих партизан на уме. Известно только, что они двигаются в нашем направлении. - Халифа пристально посмотрел на Ясмин. - Но я также подозреваю, что и твой дружок сейчас находится на пути сюда. Брови Хасана вытянулись в ровную полоску. - Он тоже мне звонил.
Ясмин промолчала, изо всех сил стараясь сохранить самообладание и не выдать нахлынувшего радостного чувства.