– Ну что, пойдем? – Всепрощенная, в отличие от нас, наоборот была весела. Лицо ее так и искрилось, а в глазах, сейчас похожих на два бездонных омута, так и плясали озорные бесенята. – Илья, вы уже успели здесь немного осмотреться?
– Успел.
– И как вам у нас нравится?
К счастью, ответить мне не дали. Стоило нам миновать ряд палаток, как навстречу из широкого прохода вынырнул экипаж, ведомый явно слепой клячей с белыми бельмами на глазах. С подножки его бодро спрыгнул старец в точно такой же хламиде, что и совсем недавно встречающие нас члены совета.
– Виталина, детка, как же я рад что ты вернулась!
– А я то как рада, Всепрощенный Рин!
Обнимались они так рьяно, что сразу же становилось ясно: если Виталина с новоприбывшим и не родственники, то, по крайней мере, как минимум, лучшие друзья.
– Знакомьтесь, это…
– Илья, пришелец с мира Земля. А с ним… Мое почтение, Антонина Семеновна!
Мое удивление было столь велико, что я замер истуканом, не смея даже пошевелиться. Виталина же, заметив мое изумление, вдруг задорно засмеялась:
– Не беспокойтесь, Илья, Всепрощенный Рин настолько деликатен, что никогда не позволит себе читать абсолютно все ваши мысли. Только что он прочитал лишь то, что лежит на самой поверхности. Все сокрытые в глубине вашей сущности тайны останутся при вас, если вы, конечно, сами не пожелаете ими с нами поделиться.
– Вот оно значит как? Ну что ж, и на том спасибо.
Пока Виталина щебетала со старцем, действительно оказавшимся одним из членов совета, я внимательно присматривался к этому Всепрощенному и, странное дело, почему-то никакой антипатии к нему не испытывал. Этот старик был совсем непохож на Ктараха – глава Совета вел себя совсем иначе, при всем своем показном гостеприимстве повадками напоминая напыщенную склизкую жабу. Точно такого же мнения придерживалась и Антонина Семеновна, видимо, лингвинихе польстило столь уважительное отношение к ее персоне.
– Да что я все о делах, да о делах! Вы, наверное, голодны.
А у меня уже и снедь, и вино – все на столе. Как только весточку о вашем приходе получил – так сразу же и готовиться начал.
– Устали мы очень. – Виталина явно была не в восторге от щедрого предложения старейшины.
– Знаю, что устали. Знаю, что домой хочется, дома ведь и стены помогают. Хотя какой может быть дом во временном лагере? И о том, что на совет вечерний вы приглашены – тоже знаю. А потому и зову – потому как времени осталось мало. Обсудить многое надо, подумать, посоветоваться. Да я, между прочим, и баньку повелел натопить. Да-да, соорудили, пока вас с Геннером не было. Ну так как?
Мы все дружно переглянулись.
– Банька… – протянул внезапно повеселевший Геннер.
Виталина же провела взглядом по подолу своего короткого черного платья с таким видом, что сразу становилось ясно: лично ее наиболее всего заботит сейчас именно стирка, а не какие-то там деловые разговоры или отпаривание разморенного тела при помощи добротного веника.
– Мы согласны. – Подытожил я после короткого перемигивания с товарищами и первым полез в телегу, которая скрипнула под моим весом так жалобно, что заставила тяжко вздохнуть запряженную в нее слепую лошадь.
Палатка у Всепрощенного Рина оказалсь настолько велика, что больше напоминала цирковой шатер. Внутри она была перегорожена на секции: восемь небольших комнатушек, отведенных то ли для ближайших родственников, то ли для охраны, шли по кругу, оставляя в центре место для овального зала с очагом для кострища посередине.
Там же, в этом зале, и был накрыт длинный стол, за которым уже сидели люди. Никто из них ничего не ел – нас явно ожидали. Ожидающих было семеро – как раз по количеству комнат, если учесть что одна из восьми отведена для самого Рина. После короткого взаимного представления, устроенного Рином, мы тоже присели вместе со всеми – благо за столом еще мест хватало.
Почти сразу приступили к трапезе. Говорили мало, причем общались между собой в основном не мы, а прибывшая перед нами семерка неизвестных, оказавшихся, как выяснилось впоследствии, точно такими же старейшинами совета, как и сам Рин.
Когда все более-менее насытились, Рин вновь взял себе слово:
– Виталина, дорогая, видишь ли, пока тебя не было, в лагере произошли определенные изменения. Как ты помнишь, еще до твоего ухода мнения старейшин по поводу дальнейшей участи Усопших и самого Проклятого города разделились. Разделились не только мнения старейшин, но и мнения простого люда и теперь, впервые за несколько веков, благодаря бесконечным спорам, равновесие среди Прощенных, Непрощенных и Всепрощенных оказалось нарушенным. Виною тому сам Ктарах: ему удалось убедить большинство Непрощенных, а так же часть Прощенных в том, что если все Усопшие омоют своей кровью стены Проклятого города, то скверна исчезнет сама. По его уверениям она находится не в каком-то сокрытом под землей сосуде, как утверждаю я и мои последователи, а в душах самих Усопших. И что только после исчезновения скверны, великий Иннииш, наконец, ниспошлет прощение всем тем, кто так долго его ждал: Непрощенные станут Всепрощенными, Прощенные станут Всепрощенными. Всепрощенными станут все, исчезнет духовная хворь и недуги телесные. Вот так говорил Ктарах на последнем совете. Повторил он свои слова и прилюдно, на великом сходе и теперь… народ взбудоражен, напряженность так и витает в воздухе. Слова Ктараха стали той самой крохотной искрой, которая воспламенила… не знаю… не умею изъясняться красиво и внятно… наверное потому место главы совета в свое время досталось именно Ктараху, а ни мне, но… я думаю что ты понимаешь, детка, о чем я сейчас говорю.