Мир действительно был белым. Снег укрывал землю. Снег выбелил деревья, что росли вокруг небольшой поляны. Позади, у подножия крутого склона, снег превратился в лед и сковал огромное озеро. Даже небо было белым - от облаков, которые предвещали новый снегопад.
Единственное, что в этом мире не было белым, так это бурое каменное строение с одинокой башней, что стояло прямо перед Медеан. Окна в доме были закрыты ставнями, двери заперты.
Все еще дрожа от холода и утомительного путешествия, Медеан обернулась, чтобы взглянуть, что стало с Жар-птицей.
Птица съежившись сидела на дне клетки. От того места, где она своим жаром растопила снег, поднимался пар, однако, несмотря на то что Медеан стояла совсем близко к клетке, она почти не чувствовала тепла. К тому же птица уменьшилась в размерах и теперь снова напоминала зяблика. Медеан показалось даже, что сияние птицы стало не таким ярким.
- Что ты наделала, Медеан! - голос птицы звучал непривычно жалобно. Что ты наделала...
Медеан ничего не сказала. Она снова прикрепила нож к поясу, взяла клетку, которая стала такой легкой, что ее можно было нести в одной руке, и потащилась сквозь глубокий снег к каменному дому.
Выкрашенная белой краской деревянная дверь была заперта. Медеан поплевала на пальцы и начертила на замке знак... Замок должен был открыться моментально, но вместо этого только дребезжал под пальцами. Тогда Медеан взялась за дело, собрав всю волю и магию: снова нарисовала на замке знак, а затем изо всех сил навалилась на дверь. Что-то треснуло, и дверь открылась так внезапно что Медеан чуть не упала. Она схватилась за стену, прислонилась к ней и стала ждать, когда дыхание успокоится и она сможет стоять на ногах. Потом опять подхватила клетку с Жар-птицей и вошла в дом, оставив дверь распахнутой настежь.
Поднявшись по короткой лестнице, Медеан оказалась в полутемной комнате, которая, по-видимому, служила хозяевам гостиной. Железная печь в углу комнаты была холодна как камень, но рядом был приготовлен внушительный запас дров. Медеан не притронулась к ним. Она поставила клетку с Жар-птицей на пол у окна, а сама, вытащив на середину комнаты жесткое плетеное кресло, уселась так, чтобы наблюдать и за клеткой, и за входной дверью.
В комнате становилось все холоднее. Студеный воздух из открытой двери обвивался вокруг лодыжек, ледяными пальцами сжимал колени, руки и горло. Медеан ничего этого не замечала. Все ее внимание было поглощено Жар-птицей.
В том мире, в котором она родилась, Жар-птица была бессмертна, покуда ее жизнь поддерживалась огнем и волшебством. Здесь, в этом заброшенном доме, в глухую зимнюю пору, огня не было, а волшебство, если оно и существовало в этом мире, было сокрыто глубоко в его сердце. Здесь Жар-птица не обладала бессмертием. А если она умрет, то уже не сможет навредить Микелю и Изавальте.
Птица нахохлилась в своей клетке, втянув голову в плечи, прижав шею и крылья к телу. Ее ярко-голубые глаза горели ненавистью. Но тепла от нее не исходило совсем.
- Неужели ты скорее умрешь от холода в полном одиночестве, чем освободишь меня? - прошептала Жар-птица.
- Только так я буду уверена, что Изавальте ничто не угрожает.
Неторопливое движение за окном привлекло внимание Медеан. С мрачным удовлетворением она увидела, что пошел снег. Она поудобнее устроилась на стуле и стала ждать, когда холод сделает свое дело.
Глава 19
Снег пошел на рассвете. Крупные хлопья падали с неба медленно, лениво, но упорно. Вскоре поднялся ветер, и снежинки посыпались быстрее. Теперь это были уже не мягкие хлопья, а маленькие острые кристаллы, которые слепили глаза и кололи лицо. Калами был благодарен снегу за то, что тот заметал следы. Но из-за снежной пелены он чуть было не пропустил свой ориентир прогалину между деревьев, откуда начинался путь к весне.
Заблудиться сейчас в Лисолесье было бы совсем некстати. Оберегов у него нет, да и времени - всего ничего. Надо спешить, не то его смогут легко найти по Модели Миров. Сейчас позарез нужен какой-нибудь город или ферма, любое убежище, а еще - время, чтобы сплести новое заклятье и скрыть свое местонахождение.
Несмотря на все эти заботы, идти на лыжах было приятно. Калами быстро скользил вперед, равномерно взмахивая шестом, и поскрипывание лыж сливалось со свистом ветра. Холодный, белый мир, где однообразие снежного пейзажа нарушалось лишь темными стволами деревьев, напоминал Калами край его детства, и это придавало ему сил. Если все пойдет хорошо, за четыре дня он доберется до Камаракоста. В этом южном городе порт открыт даже зимой, и там можно будет нанять корабль до Хун-Це. В Сердце Мира обрадуются вестям о том, что произошло в праздничную ночь в Выштавосе. Там он займется подготовкой войск к покорению Изавальты. Там он сможет исполнить свой замысел и довести начатое до конца. Надо будет поговорить со Старцами насчет освобождения дочери из-под опеки, и когда он вернется на Туукос - на освобожденный Туукос! - взять ее с собой.
Он еще увидит Изавальту в огне! Из Камаракоста он позовет за собой Бриджит. Есть такие заклинания, что взывают прямо к сердцу, и им невозможно противиться. Она приползет к нему на коленях, умоляя его позволить ей быть рядом. Пожалуй, он позволит. А потом ему останется только наблюдать, как она разделается с императрицей, если к тому времени от той еще что-то останется. Скорее всего, сын бросит ее в темницу. Конечно, нехорошо так обращаться с матерью, но кто сможет его винить...
Внезапно прямо перед ним, словно из ниоткуда, выросла сосна. Калами вскрикнул и едва успел свернуть вправо, но нижние ветки все же больно хлестнули его по плечу. Он затормозил, воткнув шест глубоко в снег и подняв тучу снежных искр. Затем огляделся по сторонам, чтобы сориентироваться. Только бы не съехать с дороги...
Но нет, лыжи по-прежнему стояли на широкой извилистой тропе. Он только немного отклонился к обочине, поддавшись своим грезам.
"Быть рассеянным в Лисолесье - непозволительная роскошь, - сказал Калами самому себе. - И надо, кстати, подкрепиться".
Он сбросил свой заплечный мешок на снег. Чтобы развязать шнурок, ему пришлось снять толстые рукавицы и остаться в одних вязаных перчатках.