При этих словах Хьюберта все согласно закивали. Ни для кого не было секретом, как сильно король любит сына. Однако из пятерых людей, сидевших за столом совета, именно архиепископ лучше других знал Райса-Майкла. Хотя Ран с Таммароном были в числе регентов, правивших Гвиннедом до совершеннолетия короля Алроя, болезненного старшего брата Райса-Майкла, но именно Хьюберт имел возможность часто общаться со всеми троими принцами Халдейнами и получал подробные отчеты от священников, которые были их наставниками и духовниками.
Влияние его на них ничуть не уменьшилось и после времен регентства. Именно Хьюберт вместе с Полином Рамосским стоял у истоков заговора, в результате которого Райс-Майкл взошел на престол, и именно поэтому мнение Хьюберта имело такой вес среди прочих советников, ныне управлявших Гвиннедом.
— Что ж, отлично — объявил Манфред. — Тогда, полагаю, нам следует сделать так, чтобы король принял герольда принца Миклоса.
— Совершенно верно, — поддержал его Хьюберт. — Я уже сообщил ему о том, что произошло в Истмарке. Но прежде, чем мы соберем придворных, я постараюсь еще раз довести до его сведения все политические и прочие тонкости ситуации, а также заставить его осознать, чем грозит ему любая попытка действовать независимо от нашей воли.
Глава II
Не обманывайтесь: худые сообщества развращают добрые нравы.[3]
После второго разговора с Хьюбертом, у короля не осталось ни малейших сомнений относительно того, чего ожидали от него советники. Однако, одеваясь, чтобы появиться перед придворными, он размышлял о том, что, вероятно, понимает все тонкости происходящего куда лучше, чем мог бы предположить кто-либо из его сановников.
Слегка оглушенный происходящим, он, не торопясь, застегнул чистую белую рубаху, которую только что подал ему оруженосец, заправил ее в черные шоссы, а затем вытянул руки, чтобы тот закрепил на запястьях манжеты.
Хвала Господу, сейчас было хотя бы сейчас не так жарко, как в тот давний июньский день, когда их брат Алрой лежал при смерти, и Джаван вернулся ко двору, навсегда изменив судьбу четырнадцатилетнего принца Райса-Майкла Элистера Халдейна. С тех пор миновало семь лет, и шесть из них Райс-Майкл был королем… По крайней мере, на словах.
Ибо теперь он знал, хотя сперва и никак не желал этому поверить, что именно советники Джавана устроили заговор, чтобы разделаться с непокорным королем и посадить на его место Райса-Майкла. В тот день младший из принцев Халдейнов навсегда утратил свои юношеские иллюзии. Кроме того, это стоило жизни его брату и нерожденному младенцу, который должен был стать его первенцем. Кроме того, это стоило ему свободы, и отныне вся жизнь, его собственная и сыновей, должна была проходить по указке сановников. Король Райс во всем подчинялся их воле и практически смирился за эти годы, ибо даже самую мысль о неповиновении ему удалось изгнать из своего сознания. Он приучился слепо исполнять то, что от него требовали, во имя выживания.
Однако последние события, должно быть, шли вразрез с планами советников. И вот уже слабенькая искра надежды затеплилась в его душе, хотя до сих пор Райс-Майкл понятия не имел, как сумеет воспользоваться предоставленным ему шансом.
После разговора с Хьюбертом и вестей из Истмарка, он вполне мог себе представить, о чем желает говорить торентский посланец. С захватом Кулликерна смириться было невозможно. Этот небольшой город с замком и гарнизоном приграничной стражи охранял вход в Колдорское ущелье, откуда через северный отрог Рельянских гор шла прямая дорога на Истмарк из торентского герцогства Толан. Хьюберт упомянул о возможной военной компании ради освобождения Кулликерна и даже выразил согласие на то, чтобы Райс-Майкл сам возглавил войска. Однако королю запрещалось делать какие бы то ни было официальные заявления, не согласовав это сперва со своими советниками… Неприятное ограничение, однако не первое в ряду многих. И все же события этого дня вновь напомнили Райсу-Майклу, что он по-прежнему являлся помазанным королем Гвиннеда.
По крайней мере, они не могли ему запретить выглядеть достойно и по-королевски. Более того, они даже требовали этого всякий раз, когда дозволяли ему показаться на публике в честь какого-либо торжественного события. И сейчас оруженосец, склонившись у его ног, последний раз прошелся по сапогам мягкой тряпочкой и принялся пристегивать к каблукам золотые шпоры.
— Прошу прощения, сир, — негромко произнес второй оруженосец, приблизившись и поднося королю простой белый пояс.