– Если скажешь хоть слово за порогом этой комнаты, то тебя ждет так же судьба, будь ты хоть трижды братом королевы, – произнес он негромко. – У короля воспалилась раненая рука, и ее пришлось ампутировать. Он ослаб из-за горячки и не пережил операции. Любой, кто скажет еще хоть слово, жестоко поплатится за это. Любой.
Катан в отчаянии зажмурился и с трудом сглотнул. Побледневший Фульк съежился под рукой Манфреда. Стеванус лишь покачал головой с закрытыми глазами и пошатнулся, так что Лиору пришлось подхватить его под локоть.
– Надеюсь, теперь все понимают правила игры, – ровным тоном произнес священникCustodes. – Лорд Фульк, полагаю, что ни вы, ни лорд Катан не сумели как следует выспаться прошлой ночью. Надеюсь, мастер Стеванус будет столь добр, чтобы дать каждому из вас снотворное… и сам также примет это снадобье. Я бы добавил, что оно должно быть довольно сильным. Займитесь этим, Стеванус, – велел он резко, отпуская руку лекаря. – До завтра нам никто из вас не понадобится, и я не желаю никого из вас видеть до отъезда в Ремут.
Возмущенный Катан вновь принялся отбиваться, пока Галлард не стиснул его горло с такой силой, что он лишился чувств. Задыхаясь, он с трудом пришел в себя и обнаружил, что лежит навзничь на полу, а Стеванус, приподняв его голову, прижимает к губам маленькую железную чашечку.
– Пей, – настойчиво прошептал военный лекарь, когда Катан упрямо сжал губы и попытался потрясти головой. – Если не выпьешь, мне придется уколоть тебя мерашей, у меня нет выбора.
От сознания собственной беспомощности слезы навернулись у Катана на глаза. Одним глотком он осушил чашу со снадобьем, а затем вновь лег на пол, чтобы отдышаться. Мгновенно волны забытья накатили, размывая его сознание. Пару минут спустя Галлард и еще несколько рыцарейCustodesперенесли их с Фульком в соседнюю комнату, но ничего этого Катан уже не помнил.* * *
А тем временем Кверон без помех выбрался из монастыря святой Остриты, стерев воспоминания у всех, кто видел его по пути, и проскользнув в монастырские ворота верхом на сером ослике, прежде чем кто-то успел принять решение задержать монаха. Добравшись до соседней деревеньки, он спрятал ослика в сарае, а сам, зарывшись в стог сена, вошел в транс, посылая срочный зов Джессу, Анселю или Тиегу, которые должны были оказаться неподалеку.
Именно Джесс первый установил с ним связь, хотя они договорились о том, чтобы подождать с полным докладом до того времени, когда Кверон сможет подыскать для себя более безопасное убежище. Тем не менее, вкратце он передал все, что узнал и чему стал свидетелем в аббатстве святой Остриты, умолчав лишь о последней исповеди Райса-Майкла. Джесс был поражен и согласился с тем, что весть о смерти короля следует немедленно передать в Келдор.
«Они ни в коем случае не должны трогаться в путь, пока не получат официальное известие, – указал Кверон, – однако, могут воспользоваться этим временем, чтобы спланировать свои дальнейшие действия. Никто из нас не предполагал, что все случится так скоро».
«Так мы пошлем их в Ремут?» – спросил Джесс.
«Да, и чем скорее, тем лучше. Не сомневаюсь, что регенты постараются побыстрее короновать юного Оуэна… Могут даже попытаться провести частную церемонию в узком кругу… И все же у них уйдет немало времени, чтобы установить новое регентство, учитывая, что Альберт с Полином сошли со сцены. Я также опасаюсь за Катана. Очень важно, чтобы он живым добрался в Ремут, – причины этого я подробно изложу Джорему, – но жизнь его отныне под угрозой. Подумай об этом, а я пока отправлюсь обратно в убежище».
На этом он прервал связь и еще с четверть часа сидел неподвижно, особыми заклятиями восстанавливая силы и изгоняя усталость. Он подумал, не попытаться ли ему также наладить контакт с Джоремом или кто там еще может быть на связи в Зале Совета, но решил, что с этим можно подождать, а пока ему следовало уехать как можно дальше от монастыря, и оторваться от солдат, высланных для поимки пожилого священника по имени Донат, который принял последнюю исповедь короля. Выбравшись из сарая, он забрал своего ослика и без помех добрался до другой деревеньки, где перед этим оставил свою кобылу. Вновь забрав лошадь, он оставил золотую монету как плату за крестьянские штаны и рубаху, и за кусок хлеба, чтобы подкрепить силы, а к вечеру уже скакал по лесным тропинкам, которые через пару дней должны были вывести его к Кайрори.
Он собирался через несколько часов сделать привал и попытаться вызвать Джорема, но сейчас продолжал скачку, молясь лишь о том, чтобы все их усилия последних дней увенчались успехом, молясь за юного короля, умершего в аббатстве святой Остриты, и за другого короля, совсем еще ребенка, который спал сейчас в Ремутском замке, даже не подозревая о тяжести королевского венца, который только что унаследовал от покойного родителя.
Глава XXVIII
Худой посол попадает в беду, а верный посланник – спасение.[29]
Пока новый король Гвиннеда мирно спал в Ремутском замке, не подозревая еще, что уготовила ему судьба, – впрочем, если бы даже и знал, то со всей наивностью четырехлетнего ребенка едва ли был в состоянии осознать это, – женщина, считавшая себя хранительницей его благополучия, незаметно проходила мимо мужчин, что с шумом пировали в парадном зале дворца, при необходимости наполняя вином бокалы и пытаясь отыскать взглядом молодого рыцаря, которого она никогда прежде не видела.
О его прибытии Райсиль известили два дня назад. Джорем сообщил, что имя молодого человека сэр Роберт Эйнсли, и кодицилл, который он привезет с собой, обладает огромной ценностью для будущего династии Халдейнов. То, что король сумел не только написать приложение к своему завещанию, в котором лично назначил новых регентов, но также передал этот документ в замок прямо под носом у своих советников, было просто поразительно. В замке уже вовсю шептались, что лорд Альберт погиб по пути в Истмарк,а отец Полин ранен так серьезно, что едва ли долго протянет.
Правда, слуги ничего не знали о том, что именно стряслось с Альбертом и Полином. Разумеется, Райсиль была в курсе, поскольку Джорем передал ей все, что они узнали через Димитрия. Она не сомневалась, что все известно также Хьюберту и прочим советникам… По крайней мере, сами они так считали. Райсиль до сих пор с трудом могла поверить, что королю удалось выйти целым и невредимым из этого приключения, и даже не навлечь на себя подозрений. Королеве она не сказала ни слова, равно как и не сообщила ей о ранении Райса-Майкла, хотя теперь опасалась, что рана эта оказалась куда серьезнее, чем все думали на первый взгляд.
Точно также ни словом не обмолвилась она королеве о гонце, которого ожидала сейчас, ни о том, что он должен был привезти с собой. Как только Райсиль получит послание, у нее еще будет на это время. Точно так же, как накануне и за день до того, она вглядывалась в каждого незнакомца, входившего в зал. Хотя ей было известно имя посланца, и то, что он достаточно молод, но девушка понятия не имела, как он выглядит. Оставалось лишь надеяться, что его появление не вызовет излишних вопросов, к примеру, почему он так рано вернулся в столицу из похода, а не остался с королем…
Когда с помощью ментальных сетей она уловила его след, то поняла, что беспокойство было излишне. На такого человека никто не стал бы оглядываться, будь он даже в самом своем парадном одеянии. Не то, чтобы он был непривлекательным, просто незапоминающимся. Крепкого сложения, почти на голову ниже большинства других мужчин в зале, в неприметном коричневом костюме для верховой езды, с позолоченными шпорами и белым рыцарским поясом, на котором висел добрый, но совершенно обычный меч, – он выглядел как любой из тех юных рыцарей, что постоянно являются ко двору, дабы наняться на королевскую службу. В дверях он затоптался неуверенно, с усталым и слегка раздраженным видом стянул с головы кожаную шапочку и обвел взглядом зал, судя по всему, пытаясь отыскать знакомых.