— Порядок, он готов, — произнес Миклос негромко, вторую руку вытягивая вдоль бока. — Ты как?
Марек уже тоже успел войти в транс и с легкостью соединил свое сознание в единую цепь с торентским принцем, взяв его за запястье. Марек был сильным адептом и получил отличное образование, так что ни в чем не уступал своему кузену, однако сейчас именно Миклос должен был вести их обоих, поэтому он с легкостью принял на себя подчиненную роль, пока Миклос развертывал заклинание. На заднем фоне он ощущал вибрации жизненной силы стражника, пульсировавшей синхронно с энергетическими потоками Миклоса. Это был тот самый запас, из которого они могли начать черпать в любой момент.
Их мощный сфокусированный зов понесся вперед, нацеленный на сознание одного-единственного человека, охватывая куда меньшую площадь и расстояние, чем пришлось это делать Димитрию неделю назад, когда он выходил на связь со своими хозяевами. На то, чтобы обнаружить его, ушло на удивление много времени, поскольку ментальный след его оказался довольно странным и словно бы спутанным.
«Мераша! — уверенно объявил Миклос. — Кто-то раскрыл его!»
Внутреннее напрягшись, ибо воздействие мераши он мог ощутить даже сквозь пелену чужого сознания, Миклос установил контакт, не спрашивая у Димитрия дозволения, да впрочем, он в нем и не нуждался, поскольку защиты у того разлетелись в клочья и не могли представлять серьезной преграды. На поверхности одурманенного сознания мелькали воспоминания о событиях предыдущего дня: лорд Альберт убит, как ему и было приказано, но в силу обстоятельств Димитрий попал под подозрение… А мерзавцу Полину он успел выжечь мозг, прежде чем его схватили…
Димитрий не лишился чувств, его терзала сильнейшая боль, однако он пока не достиг роковой черты, ему предстояло еще многое вытерпеть, прежде чем сработала бы установка, которую Миклос вложил в его сознании именно на такой случай. И все же что-то было неладно… Что-то не так с самой этой установкой. К своему изумлению, Миклос обнаружил, что чье-то чужое сознание касалось Димитрия, чужеродные следы ощущались, словно слабо окрашенные нити на тончайшей ткани, сплетенной Миклосом. Он не мог распознать их источник, но обрывками сознавал, что именно было сделано… и куда вели некоторые из этих нитей.
«Установка изменена, — отметил Миклос. — Теперь посмотрим, удастся ли нам выясните, кто это сделал. Неужели Халдейн?..»
Он устремил направленный луч своего разума к источнику произведенных изменений. Теперь он и сам причинял боль тому человеку, который подпитывал их энергией, но меньше всего его сейчас заботили чужие страдания… Вот он уловил какой-то слабый свет, некое сияние…
В тот же миг вступили в игру куда более мощные, недавно наложенные установки, и задействовали рычаг самоубийства, установленный в свое время самим Миклосом. И хотя тот прекрасно сознавал, какой дорогой ценой обойдется попытка приостановить гибель Димитрия, Миклос с помощью Марека бросил все свои силы и последние запасы энергии на эту отчаянную попытку задержать срабатывание ментальной установки и удержать открытым канал связи еще хоть ненамного, судорожно пытаясь отыскать объяснение, насильно исторгая из разума пленника необходимые сведения.
«Кто? Скажи мне, кто?»
Глава XIII
Не радуйся смерти врага твоего, ибо помни, что все мы смертны.[14]
На допросе Димитрий не сказал ни единого слова, несмотря на все чудовищные методы пыток, которые применяли к нему палачи на протяжении многих часов. Галлард де Бреффни, изобретательный и методичный, и, судя по всему, совершенно нечувствительный к чужим страданиям, сделал все возможное, чтобы подтолкнуть жертву к самому пределу выносимого и еще на толику за этот предел, — хотя никогда не доводил Дерини до того порога, где он мог бы шагнуть в беспамятство. Помимо того, сознание его поддерживали различные стимулирующие снадобья, обостряя все чувства и ощущения и противодействующие усыпляющему эффекту мераши. Все это время Димитрий оставался в ясном сознании и был начисто лишен возможности пользоваться своими магическими способностями.
На самом деле, у него не было выбора: выдать ли требуемые сведения или прекратить свою агонию по собственной воле, — ибо он передал сей выбор в чужие руки, когда предложил Миклосу стать его соглядатаем. И хотя обычно адепт сам мог принимать решение, когда задействовать точку самоубийства, но в случаях, если необходимо было защитить информацию чрезвычайной важности, то требовалось дать сознанию установки, не зависящие от воли субъекта, над которыми тот не имел бы никакой власти. Димитрий согласился с тем, чтобы Миклос установил точку невозвращения для него на чрезвычайно высоком пороге болевой чувствительности, поскольку чем дольше Димитрий стал бы сопротивляться палачам, чем худшие пытки он сумел бы вытерпеть, тем меньше веры было бы тем обрывочным данным, которые мучителям все же удалось бы выведать у Дерини.
Но сейчас, внезапно, сознание Димитрия пронзила новая боль, не имевшая ничего общего с тем, что творил с ним Галлард де Бреффни. Ему показалось, он узнал это прикосновение, и робко потянулся к нему… Или, скорее, к своей точке невозвращения, которая одна могла дать ему благословенный покой. Луч чужой мысли проник в его разум еще глубже, и то ли боль от этого прорыва, то ли его жажда смерти наконец заставили неотвратимое свершиться. Он ощутил мгновенное облегчение, и тут же ослепительная радуга словно взорвалась в его мозгу, уничтожая все остальное, и волны забытья нахлынули, поглощая последние искры разума.
Окровавленное тело Димитрия внезапно задергалось в конвульсиях, дыхание его прервалось, а затем он застыл, словно окаменев.
— Что с ним такое? — воскликнул Ран, и Стеванус поспешил приложить ухо к напряженной окровавленной груди, в то время как Маган приподнял веко, чтобы взглянуть на зрачок. Остальные схватили Дерини за руки и за ноги, чтобы удержать его от конвульсий. Райс-Майкл уже некоторое время назад вышел в коридор, не в силах далее выносить крики Дерини, отвратительный запах крови, мочи и горелой плоти. Но теперь он испуганно вновь заглянул в комнату, а за ним последовали и Фульк с Катаном. Аббат с двумя своими помощниками наблюдал за происходящим с неприкрытым ужасом.
— Похоже, он сумел таки задействовать свою точку самоубийства, — пробормотал Маган, тщетно пытаясь нащупать пульс на шее. — Вы ведь знаете, они способны умереть по собственной воле.
— Дайте ему еще мераши, — приказал Лиор, трясущимися руками отвинчивая колпачок деринийской колючки. — Если он делает это по собственной воле, то мераша лишит его необходимой сосредоточенности.
— Его еще нельзя убивать, — рявкнул Ран.
— Это его и не убьет. До сих пор он получил не столь уж большую дозу. По крайней мере, отнюдь не смертельную.
— Мы его потеряем, если не сделаем хоть что-то, — заметил Маган, вырывая деринийскую колючку из рук Леора, изо всех сил втыкая ее в шею Димитрия.
Возможно, причиной послужила именно эта новая боль, возможно, нет… Как бы то ни было, хрупкое равновесие наконец сместилось достаточно, чтобы Димитрий раз и навсегда перешел точку невозвращения. Спина его выгнулась в последний раз, а затем полностью расслабилась, руки и ноги безвольно обвисли в путах, а темные глаза закатились, и стали видны одни лишь белки. Воздух с шипением вырвался из почерневших губ.
— Он мертв, — прошептал Стеванус, с посеревшим лицом убирая окровавленные руки с груди Димитрия и остолбенело взирая на них в свете факела.
И еще один человек умирал сейчас в сумрачной комнате под самой крышей донжона Кулликерна. В то самое мгновение, когда совершил самоубийство Димитрий, Марек, задыхаясь от боли, разорвал ментальную связь, сжимая виски руками, а Миклос Торентский перестал ощущать пульс на горле человека, который сидел у кровати рядом с ним.