Когда Ани отъехала подальше от суеты, хлопот и веселья весеннего фестиваля Хайра-Кхай, ветер начал хлестать ее по лицу. Она вытерла глаза, в которые попали песчинки, и направилась к реке Дибрис, разбухшей и наполнившейся водами первых весенних дождей. Как только в окрестностях собиралось вместе более трех человек, Хафса Азейна сворачивала свой шатер и отправлялась на поиски уединения. После несчастного случая со змеями Ани перестала отчитывать подругу и предупреждать ее об опасностях одиночества.
Для соблюдения внешних приличий Хафса Азейна ночевала в отдельном шатре. Она ходила в подобающих уважаемой женщине одеждах, носила перстни с драгоценными камнями и угощала посетителей ароматным чаем и нежным мясом. В общем, жила обычной жизнью, вот только обычной уж точно не была. Хафса Азейна странствовала по чужим снам, точно садовник, который обхаживает свои джинберрийские ягоды, – срывая спелые плоды благодатных сновидений. Кое-что из собранного урожая откладывалось на хранение, кое-что сбывалось на рынке, а некоторые сны – Ани была в этом совершенно уверена, хотя никогда не спрашивала прямо – поедались свежими; они забрызгивали губы и пальцы той женщины, которая питалась их темными сладкими соками.
У болотистых берегов реки простиралась темная пустынная земля, на которую годом ранее выбрасывали остатки еды с общих кухонь. Здесь все еще ощущался едкий запах прогорклого жира и обугленной плоти, продолжавший привлекать падальщиков и хищных зверей, стоило только подуть южному ветру, так что менее привлекательного места для ночевки нельзя было и придумать. Именно здесь разбила лагерь Хафса Азейна.
Малейшее дуновение ветра захлебывалось в нарастающем пекле, но палатка повелительницы снов странным образом продолжала трепетать, точно пребывающее в беспокойном сне животное, разноцветная шкура которого дрожала и переливалась в дремоте палящего солнца. Этот ярко-синий шатер из натурального шелка был меньше, чем обычно, его украшали вышитые золотыми и кроваво-красными нитями фантастические сценки. Кракен и кирин, дикарь и виверн кружились в хаотическом танце, словно письмена на коже заклинателя костей. Надо всем этим бестиарием, у самой верхушки шатра виднелся, глядя на окружающих глазами цвета ляпис-лазури, покрытый золотисто-зеленой чешуей Дракон Солнца Акари, все еще пребывавший в поисках давно утерянной любви.
По старой привычке, прежде чем приблизиться к шатру, Ани осенила себя легким знамением от дурного глаза. Хафса Азейна много лет была ее доброй подругой, но верховная наставница скорее сразилась бы со львиной змеей, чем согласилась бы спать в шатре с изображением этих тревожных видений. В последнее время ночи Ани и без того были неспокойными, не хватало еще, чтобы в ее сновидения прорывались всякие ледяные змеи и виверны.
Стараясь не обращать внимания на горящие глаза чудовищ, Ани позвонила в гостевой колокольчик и нырнула под полог шатра. Внутри палатка повелительницы снов была на удивление просторной, несмотря на то что бо`льшую ее часть занимала массивная туша черногривого вашая. Он был уже немолодым котом, некогда серебристо-черная пятнистая шкура выгорела до бледно-золотого оттенка и была испещрена шрамами.
– Курраан. – Ани кивнула ему в знак уважения. – Хафса Азейна.
Зверь презрительно отвернул от нее кисточку хвоста, а белые пятнышки на обратной стороне его круглых ушей даже не шелохнулись в приветствии. Курраан довел искусство надменности до совершенства.
Хафса Азейна сидела, скрестив ноги, в обволакивающей тени у дальнего края палатки. Пространство вокруг нее было усеяно деревяшками, лезвиями и небольшими горшками. Склонив голову, она работала над каким-то планом, и копна бледных локонов скрывала ее тело и лицо. Когда повелительница снов наконец подняла взгляд на гостью, Ани с трудом подавила пронзившую ее тело дрожь. Ладони повелительницы были забрызганы кровью, а взгляд золотистых глаз являл собой воплощение строгости.
– Истаза Ани. – Ее голос казался таким же далеким, как у человека, поющего во сне.
– Повелительница снов, – сказала Ани, выдавив из себя улыбку. – Одета ты явно не для Хайра-Кхай.