В воздухе висел тяжелый аромат сладко-пряных яств, которые готовили для сегодняшнего пира на многочисленных местных кухнях. До Джиана доносились детский смех и музыкальный перезвон молитвенных колоколов, бившихся друг о друга на ветру, а время от времени – даже ратта-тат-тат облаченных в белые одежды монахов Байжу, которые расхаживали по улицам и бросали хлопушки под ноги неосмотрительным влюбленным. На мгновение ему захотелось снова стать уличным мальчишкой, бегать в стайке таких же хулиганов, выпрашивать лакомства с кондитерских повозок или пытаться стащить связку хлопушек, чтобы запустить ими в девчонок, – с полной уверенностью в том, что завтра наступит такой же день, как сегодня, и все они будут пробегать одинаково яркими вспышками, точно жемчужины в вазе.
Еще мальчишкой Джиан обожал истории и песни, загадки и стихи и больше всего на свете любил рассказы о Дее. Легкая улыбка заиграла у него на губах при воспоминании о свете костра и напевах моря, и о том, как, словно волны, то поднимался, то опускался голос матери, когда она читала ему истории из «Книги лун»:
Где-то далеко-далеко за пестрыми юбками цветущей Каапуа, за овеваемыми ветром каменистыми берегами, за поющими пещерами и набегающими неприступной стеной волнами, и за клыкастой пастью великого полосатого шонгвея выступала из воды цепочка островов, окутанных магией, точно густым туманом. Там белолицые короли и королевы с рогами на головах подносили раковины моллюсков к алым губам, там потомки деев, добрые и злые существа, творили бесконечные пиры и устраивали смертельные игрища, там в золотых палатах рожденные от деев лорды вплетали в воздух воспеваемые снами заклятия…
Тысячу лет назад миры людей и деев были расколоты загнившей магией атуалонских королей, и теперь пелена раздора между двумя мирами из года в год становилась плотнее. Теперь лорды сумерек редко захаживали на берега людей. Одни говорили, что те боялись сил, расшатавших основания этих земель и ее магии. Другие полагали, что Сандеринг вызвали сами деи, однако Джиан отказывался верить, будто бы деи могли намеренно высвободить магию, способную навредить великим морским чудищам, их собственным кинам. Он лично видывал скелеты шонгвеев, и эти громадные остовы были так испещрены чудовищными следами когтей и зубов, что невозможно было даже представить, какой хищник мог это сделать.
Как-то раз Джиан решил было унести с собой клык шонгвея. Громадные клыки чудища, длиной равные росту двух взрослых мужчин, сверкали гладкой белизной при свете утреннего солнца. Одной такой громадины могло быть достаточно для того, чтобы освободить его мать от необходимости заниматься опасной для жизни работой. Хватило бы и на то, чтобы выкупить Джиана, вырвать его из когтей хищной судьбы. Однако стоило юноше приблизиться к клыку, как ветер переменился и чудовищный смрад разлагающейся туши свалил его с ног.
Он никому не рассказал о своей находке, а когда вернулся в то место на следующее утро, шонгвея уже и след простыл. Туша скатилась обратно в море, оставив после себя глубокий след да один мелкий зуб, который был не длиннее его предплечья. Страх при мысли о том, какая силища могла забрать шонгвея, еще несколько недель не позволял Джиану уходить на глубину, и теперь этот единственный зуб хранился вместе с остальными его немногочисленными богатствами и старой детской одеждой.
Но как бы ни складывалась история с морскими чудищами, существовали они или нет, глубоко в душе Джиан лелеял мечту о том, что когда-нибудь сбежит из мира людей. Он поплывет через Нар Кабдаад в Ночь Равнолуния, когда вода становится гладкой, как стекло. Еще в детстве ему казалось, что в такую ночь достаточно вытянуть руку – и можно дотронуться до свешивавшихся с низкого неба звезд и попробовать на вкус сладкий нектар свободы. Порой Джиан мечтал о том, как похитит один из принадлежавших западным варварам кораблей с драконьей мордой и уплывет на нем в Сумеречные Земли. Когда его судно так одряхлеет, что буквально рассыплется под ногами, он ступит на дальние берега, и, разумеется, столь смелый и горделивый поступок обеспечит ему место среди народа его отца, а заодно и в отцовском сердце.
Но как бы далеко ни заводили Джиана грезы, он неизменно возвращался к жестокой реальности. В Бижане не было ни одного корабля, которого не смог бы в один присест заглотить шонгвей, и ни одно судно во всей империи не было способно прорваться через оборонительную цепочку великих морских чудовищ. И хотя некоторые корабли, переполненные народом, отправлялись порой в синие воды Нар Кабдаада на поиски Сумеречных Земель, ни одно из этих судов не вернулось назад. А если императорские суда не могут справиться с морем, то что остается обычному мальчишке, рожденному от деев?