– Так вот ты где, моя маленькая, – прохрипел голос. – Неужели ты думала, что сможешь вечно от меня скрываться?
Хафса Азейна ничего не ответила. Дрожь охватила все ее тело с головы до кончиков пальцев ног, и слова застряли в горле, словно кусок вороньего мяса.
– Отец, – пробормотал Левиатус и упал на колени.
Остальные атуалонцы, все как один, тоже опустились на землю, словно колосья пшеницы под лезвием серпа.
– Что здесь случилось? – Лицо драконьего короля стало отчетливее под маской, и в то же время голос женщины полностью исчез. – Зачем вы меня призвали? Я был занят песней.
Он задавал вопрос Левиатусу, однако его горящие глаза ни на миг не отрывались от Хафсы Азейны.
– Произошло небольшое… недоразумение. Один из наших людей, вероятно, напал на молодую женщину зееранимов…
– Вероятно?
– Ваше высокомерие, – вмешалась Нурати, делая шаг вперед, – мы выслушали слова девушки, но еще не успели допросить мужчину.
Джа’акари при этом сердито зашептались, а девушка в порванной куртке покраснела от гнева.
– Ах, так значит вам нужна правда? – Золотые губы растянулись в сардонической усмешке. – Я слышал, что ваш народ ценит правду больше жизни.
– Эхуани, – пробормотали воительницы.
– Вот уж действительно, эхуани. Ну, если уж вы так хотите знать правду… – Байидун дайел резко повернулся к обвиняемому и вырвал кляп у него изо рта.
– Мой король, – прохрипел мужчина. Если бы его не держали, он упал бы лицом вниз. – Мой король…
Человек поднял глаза в немой просьбе, но внезапно замолчал. Его лицо исказилось. Взгляд был исполнен такого ужаса, какого Хафсе Азейне еще не доводилось видеть. Губы раскрылись, обнажая ряд зубов, глаза сделались большими и безумными, а жилы на шее так напряглись, будто он вот-вот закричит и будет кричать, пока его сердце не разорвется. Но звука не последовало, и тишина была наполнена страхом.
Звук раздался позже и оказался еще более чудовищным, чем можно было ожидать. У него был привкус окровавленного мяса, шипящего на огне, а за шипением последовали взрыв и треск, точно человека разрывали изнутри. Зловонный маслянистый дым повалил у обвиняемого изо рта, и когда воительницы в ужасе бросили его на землю, он начал дергаться на песке. В конце концов из его ноздрей выплыло облачко сероватого дыма. Лицо, похожее на кусок расколотого угля, раскрыло рот в немом вопле.
Капризный и безжалостный пустынный ветер разорвал на куски его выгоревшую душу.
Байидун дайел снова повернулся к изумленной толпе. Ка Ату еще раз улыбнулся. Так улыбается фокусник, видя реакцию маленьких детей на его простейшие трюки.
– Ваша воительница сказала правду, – произнес он. – Этот мужчина действительно нанес оскорбление этой молодой женщине. Могу заверить вас, что больше он этого не сделает. Довольны ли вы теперь?
Аскандер прочистил горло.
– Нет?
– На самом деле, – произнес первый стражник, и в его голосе не было обычного спокойствия, – поскольку воительница принадлежит нам, а обида была причинена ей, правосудие также должны были вершить мы. Вам не следовало забирать эту жизнь.
Стоявшая за Хафсой Ани нервно кашлянула.
Осторожнее, Аскандер, – подумала повелительница снов. – Ты не знаешь этого человека, как знаю его я.
Лицо под золотой маской осталось неизменным.
– Ну что же, хорошо, представитель племени. Я задолжал тебе одну жизнь. Можешь оставить себе… эту.
Байидун дайел снова замер. Волны пробежали по золотому лицу от середины к краям, и маска опять застыла – гладкий, отполированный овал с прорезями для глаз, скрывающий лицо.
Байидун дайел свалился на землю, словно брошенная невнимательным ребенком тряпичная кукла. Присутствующие, включая зееранимов, атуалонцев и оставшихся байидун дайелов, отступили от распростертых на песке тел.
Но, конечно, не Дару. До этого момента Хафса Азейна не видела своего подмастерья и даже не знала о его присутствии, но одобрительно кивнула, заметив, что он не отступил ни на шаг.
То же самое можно было сказать о Хафсе Азейне, главной повелительнице снов всех племен. Она отряхнулась, как мокрая кошка, и прошла вперед, даже не поморщившись от вони горелого мяса. Она знавала кое-что и похуже.