И сама делала кое-что пострашнее.
Атуалонский мужчина был мертв – более того, его душа была выжжена из тела, – и она не стала обращать на него внимания, вместо этого склонившись над темным как ночь силуэтом байидун дайела. Хафса перевернула его тело лицом вверх, удивившись его легкости, хрупкости и тому, как легко ей это удалось. Толпа тихо ахнула, когда золотая маска упала на землю…
…Точно осыпались прошедшие годы, и Хафса Азейна снова была молодой матерью, отчаянно прижимавшейся к крепостной стене. Она заглядывала сквозь бойницу в комнату, где творились кошмары. Хафса знала это лицо, эту девушку. Она видела, как та умирала в руках Ка Ату много-много лет назад.
– Тадеах, – прошептала повелительница снов.
Хафса услышала другую себя, живущую во снах, кричащую от гнева и ужаса. Она взяла девушку на руки, не обращая внимания на перешептывания, проклятия и крики, не обращая внимания на песок, и ветер, и собственные слезы.
– О Тадеах!
На них упала тень, но Хафсе было все равно. Старшая единокровная сестра Сулеймы, которую Хафса любила как собственную дочь, открыла свои широкие синие глаза и улыбнулась.
– Зейна, – произнесла она. – Ты пришла. Я знала, что ты меня спасешь.
– Конечно, я пришла.
Хафса Азейна подавилась собственной ложью. Крупные горячие слезы лились у нее из глаз и падали на лицо девушки, пока в ее широких синих глазах не появились такие же кровавые слезинки.
– Как ты могла подумать, что я за тобой не приду?
– Как ты решилась бежать от короля дракона? – прохрипела девушка. На ее губах выступила кровавая пена, а кожа побледнела до смертельной белизны. – Никто не может идти против воли Ка Ату. Даже его… его собственная… дочь. – Веки девушки задрожали, и, издав хриплый вздох, она закрыла глаза. – Я так устала. Очень устала, Зейна.
Хафса Азейна наклонилась к ней вплотную, так близко, что ее губы касались девичьего уха. Она уже чуяла запах смерти.
– Останься со мной! – взмолилась повелительница снов. – Тадеах, прошу, останься.
Девушка еле дышала, ее губы почти не шевелились, но слова прозвенели в душе Хафсы Азейны, как камни, упавшие в пустой колодец.
– Ты сбежала, – прошептала девушка. – И оставила меня умирать.
8
Я сильнее, чем они думают.
У Дару снова задрожали ноги.
Он попытался сделать глубокий вдох, наполнить легкие воздухом, как учила его повелительница снов. Затем перевел взгляд туда, где высокопоставленная воительница обращалась к новым джа’акари – в первых рядах стояла Ханней. Она присматривала за Дару, когда тот был еще крохой, и хоть никто бы не мог поверить, что он это запомнит, он запомнил, точно так же как, наперекор ожиданиям, выжил, несмотря на то что появился на свет недоношенным и слабым, а его мать умерла вскоре после родов.
Особенно ясно Дару помнил ту ночь, когда у него снова начали отказывать легкие и его перенесли в маленькую отдельную комнату. Целители наполнили пространство благовонными парами и лечебными травами и сказали ему, что это для его же блага, но тогда Дару подумал – и мнения своего не изменил, – что его оставили умирать, спрятав, чтобы он не пугал остальных детей. Он слышал, как эти слова произнес один мальчик, и ответ Ханней навсегда остался в сердце Дару.
– Он выживет, – уверенно произнесла она. – Он сильнее, чем ты думаешь.
Сейчас Дару застыл на месте, пытаясь сдержать дрожь в ногах: первая воительница могла заметить, что он еще здесь, и отослать его прочь. Ему не полагалось слышать слова, с которыми она обращалась к этим девушкам. Это тайное и священное время предназначалось только для них, а он был всего лишь мальчишкой. С другой стороны, едва ли можно ожидать, что он будет играть в аклаши с другими мальчишками, участвовать в скачках или прогуливаться перед носом у вашаев в надежде, что кто-то из них выберет его в спутники для своих отпрысков.
Привлекать к себе внимание вашаев Дару совершенно не хотелось. Он ощущал внимание больших кошек, их пристальный взгляд, и знал, что они думают по поводу решения людей оставить в живых такого слабака, как он. Один Курраан чего стоил – огромный кот демонстративно игнорировал мальчика, и казалось, что этого могло быть достаточно, чтобы тот исчез. Но Параджа была еще хуже. Однажды, когда Дару был еще очень маленьким, она забралась к нему в голову и сказала, что он должен умереть. Это случилось как раз в то время, когда мальчик заболел и его спрятали.
Но он оказался сильнее, чем они полагали.
Сейчас Дару притворялся, будто увлеченно рассматривает собственные пальцы, и краешком глаза наблюдал за Ханней. Она была рослой, гордой и прекрасной, словно героиня древних сказаний. Не притворщица вроде Зула Дин, а настоящая героиня, живущая по правде джа акари – для служения людям. Дару твердо знал, что когда-нибудь Ханней станет первой воительницей, главным воином племени. Она наденет плащ из змеиной кожи и вплетет в волосы перья львиной змеи. А он, Дару, станет первым стражником и в праздник Лун Дневного Света преклонит колено у ее ног. И не беда, что для болезненного мальчонки, рожденного лишь затем, чтобы умереть, эта мечта казалась неосуществимой. Он сильнее, чем думают. Он все видел.