Прощаясь, Мика взяла с Хотэку обещание быть осторожным и постараться не умирать ещё хотя бы лет тридцать. Он заверил, что приложит к этому все усилия, и направился на юг города, туда, где возвышались стены дворца. На рассвете стража у ворот сменится, нужно успеть до того, как это произойдёт. Обычно именно к концу караула все были сонные, невнимательные и раздражительные.
Хотэку шёл западной окраиной – к вратам Забвения, которыми пользовались крайне редко. Во-первых, эта часть города была почти не заселена, а те редкие дома, что здесь стояли, принадлежали ёкаям. Во-вторых, ворота Забвения вели к дворцу Покоя и достатка, где жили слуги. Сами они пользовались вторыми северными воротами – воротами Покоя, – которые выходили хотя и с востока от дороги Синего дракона, но не так далеко от центральной части города.
У ворот стоял всего один стражник, лениво опираясь на стену и прикрывая глаза на гораздо более долгое время, чем нужно для моргания. Хотэку дождался, пока тот снова прикроет глаза, скинул кимоно. Расправил крылья, убедился, что их шелест сливается с шелестом деревьев, среди которых он прятался, – и не побеспокоит сонного стражника, – и беззвучно перемахнул через запертые ворота.
Быстро набросив кимоно обратно и спрятав крылья, он пригнувшись прошёл под окнами, в которых уже сновали слуги, собираясь начать новый рабочий день, пробрался через сад ко дворцу Лазурных покоев, укрылся в тени широкого цветущего куста и сел, обдумывая, как бы выманить Норико или Киоко-хэика и не столкнуться при этом с новым императором.
– Хотэку? – донесся тихий шёпот из стены дома. Он узнал этот шепот, поэтому не испугался.
– Ты где? Я тебя не вижу.
– Конечно, не видишь, глупый птиц, – послышался мягкий шелест в траве, что-то упало – и Норико оказалась у его ног.
Она запрыгнула к нему на колени, потянулась к лицу и потёрлась мордочкой о подбородок. Он положил руку ей на голову и почесал за ухом. Она мягко заурчала.
– Живой.
– Живой, конечно, – он усмехнулся, чувствуя, что стало спокойнее. – Одной стрелы для меня маловато.
Она отстранилась и внимательно всмотрелась в его лицо. Её зрачки были непривычно большими и круглыми, почти закрывая собой всю золотистую радужку.
– Ты зачем вернулся? Тебя ж тут каждая псина ищет. Не вышло умереть – решил еще раз попробовать?
– И я рад тебя видеть, – он прижал Норико к себе. Сам не понял почему, но очень захотелось.
Она сдавленно зашипела:
– Я тебе все перья повыдираю, если ты меня сейчас же не отпустишь.
Он не отпускал, и улыбка не сходила с лица. Как будто домой вернулся. Странно. Он говорил оками, что здесь был в клетке, но вот он вернулся и должен бы ощущать, как его душит дворец, где каждый воин готов убить его… Должен бы, но чувствует спокойную уверенность.
– Нет, правда, Хотэку, – она наконец вывернулась из его рук. – Что тебя привело обратно?
Норико выслушала его рассказ и только хмыкнула. Как ей самой в голову не пришло, что сёгун всё подстроил? Избавиться от императора, посадить на трон собственного сына и руководить империей через него, устанавливая свои порядки. Умно. Только вот Киоко это разобьёт сердце.
– Нам нужно рассказать Киоко-хэика, – заявил Хотэку.
– Нужно. Только давай утром, пусть выспится. У неё был тяжёлый день, – подумав, она добавила, – и ночь.
– Ночь?
– Сёгун отправился с отрядом гонять ёкаев по всей провинции. Её Иоши вообще, видимо, не слушает, поэтому она превратилась в него и ночью послала приказ возвращаться. Правда, мы ещё не придумали, что делать потом.
Хотэку откинулся назад, глядя на чёрные ветки кустарника, усеянные цветами. Молчал он недолго.
– Киоко-хэика хочет получить власть?
– Скорее она горюет об отце и не желает, чтобы его наследие, наследие их рода превратилось в то, во что оно превращается. Она никогда не мечтала править империей.
– Но она сделала ход – обманула императора и сёгуна. Значит, она готова действовать дальше?
– Хотэку, к чему ты клонишь?
– Сёгуна придётся убить.
Норико не удивили эти слова. Она и сама об этом подумала. Только Киоко не из тех, кто пойдёт на подобное.
– Я согласна с тобой, но она не станет…
– Я смогу её убедить.
– Ты-то? – Норико снисходительно улыбнулась. – Птиц, она не станет тебя слушать. Киоко в жизни никого не обидела. Ей жаль всех, кого я убивала, даже никчёмную белку.