Это было давно. Ещё в той, прошлой жизни, воспоминания о которой когда-то испарились, а потом немилосердно разукрасили слишком яркими красками, звуками и ощущениями эту новую, опасную жизнь. Жизнь, что так кардинально отличается от той, прежней, которой сейчас принадлежит мой брат. Я не люблю думать о том, что могло бы быть, как бы сложилась моя судьба, не реши Фокалор поселиться в моём теле. Но мысли об этом всё приходят и приходят, стоит только посмотреть в глаза Лоуренса, стоит только увидеть взгляд матери.
Я совсем не помню, зачем отец привёз меня в Виндзор – я был совсем мал. Помню лишь матушку в прелестном серебристом платье, я робко прижимался к её хрустящим пышным юбкам и навсегда запомнил этот холодный оттенок серебра. Иногда, при серо-голубом, вечернем освещении, им отливают волосы Беатрис Фаулер.
Королева тогда была моложе, а принц Альберт был ещё жив, хоть уже и страдал от странной, изнуряющей болезни, которую тщетно пытались излечить самые лучшие врачи. Но я почти не помню его, весь тот день для меня – сплошь ледяное серебро и большие, с прозеленью глаза королевы Виктории, гладкие волосы с нитями седины, такой же серебристой, как матушкино платье.
Двадцать лет спустя, когда я снова оказался перед ней, когда архиепископ Кентерберийский счёл своим долгом познакомить меня с человеком, который держал в своих руках святое дело Короны, я, признаться, немного оробел. Ведь в тот миг королева являла собой для меня не только символ всея Англии и великую женщину, перед которой склоняются самые великие умы и политики нашей державы. Нет, я видел в ней ещё и отголосок той, старой жизни. В её взгляде, который остался прежним, отстранённым, чуть надменным, но в котором подчас появлялись искорки тепла. В серебряных нитях в её волосах.
Так я стал работать на Корону. Я стал королевским экзорцистом, который подчинялся королеве, стал её правой рукой в борьбе с демонами, желавшими отравить существование христианских душ. Барон, чья дочь погибла во время обряда экзорцизма, человек, решивший посвятить свою жизнь борьбе демонами в той мере, насколько вообще на это способен христианин, уговаривал меня создать свой орден, управляемый моей твёрдой рукой и рукой королевы. Но я не смог. Я понял, что, какие бы благие идеи я не продвигал в этом своём будущем ордене, каких бы людей не обучал искусству экзорцизма, я всегда буду снова ощущать себя там. В старом замке, где когда-то я был жертвой. Потому, устав от Лондона, от призраков, населявших этот город, я попросил отправить меня в любой приход, где в тот момент требовался пастор. Так я получил приход в Холлриве.
Это малодушно с моей стороны и даже эгоистично, мысли об этом долго не давали мне покоя. Ведь, используя свои знания, я бы мог помочь сотням экзорцистов Короны стать более искусными спасителями тысяч жертв. Но я искупаю этот грех тем, что, даже уехав из Лондона, я попросил сообщать мне о самых сложных и противоречивых случаях появления одержимости. И я всегда берусь за них, как бы далеко ни была от меня жертва, какой бы длинной ни была предстоящая дорога.
Я не знал, что в Холлриве встречу Изабеллу. В тот день я всего лишь пришёл в пансион благородных девиц, чтобы познакомиться с директрисой и узнать количество этих самых девиц (не нужно ли принести несколько лишних скамей для воскресной службы?)
Церковный сторож Билл, пропойца и брюзга, заранее не преминул сообщить мне, что директриса пансиона – дама серьёзная и молчаливая, любит порядок и к пансионеркам относится по-доброму, многое спускает, он бы на её месте держал этот курятник построже. Хоть флагелляцию в пансионах уже давно искоренили, чему я был несказанно рад, Билл об этом сильно сожалел, считая, что разумная жена, леди она там или не леди, должна бояться тех, кто сильнее, и полностью поддерживал исконное право мужа бить жену, отчего частенько страдала его супруга Пегги. Ещё и жаловался, дескать, какой прок бить жену палкой всего-то в палец толщиной, когда полено было бы поэффективнее? После непродолжительной беседы, во время которой мне пришлось явить все навыки пасторского увещевания и слегка выпустить наружу Фокалора (совсем чуть-чуть, говорят, с кровавыми губами, чёрными глазами и бледной кожей в серых прожилках я выгляжу особенно внушительно), мы с Биллом достигли полного согласия в вопросе поучения жён. В тот вечер Билл был крайне дружен с можжевеловым джином, но, познакомившись заодно и с моей тёмной стороной, перестал ходить в местный паб почти на месяц. А при виде меня каждый раз яростно крестился и шептал молитву. В общем-то, главный долг пастора – привести человека к вере, а в этом деле, как и на войне, все средства хороши.