Николас сел, и, вперив в меня взгляд, выпалил:
- Вы оставили её одну?
- Нет, у неё есть покровители. Сильные покровители, - решил уточнить я, уж слишком у парня горели глаза. Того и глади бросится с кулаками. Мне, конечно, не хватало развлечений, но если выбирать между дракой с другом Беатрис и трижды перечитанными трудами византийских монахов, я выберу монахов.
- И вы не скажете мне, кто они?
Я отрицательно качнул головой. Лучше бы он не приходил. Ничего нового он мне не сообщит, лишь разбередит душевные раны и поднимет выше волну беспокойства, превратив её в штормовую.
Впрочем, Николас расценил моё молчание верно.
- Вы думаете, мне нельзя доверять. И вы правы. Как можно доверять такому, как я? Я ведь слаб и ничтожен, да? – его голос слегка дрогнул, и, впервые за долгое время, мне стало его жалко. Я никогда не испытывал жалость к сыну Креденце. Никогда. Но сегодня я видел перед собой сына Изабеллы.
Я слегка приподнялся на кровати, почувствовав, как натягивается разивающая кожа на спине, каждое движение причиняло боль. Но я хотел видеть его лицо, как бы не прятал Николас его за волосами.
- Пойми, Ник, я доверяю тебе. Хотя бы потому, что она тебе не безразлична. Но я не доверяю твоему отцу. Всё, что узнаешь ты, может узнать и он. А ты и без того знаешь достаточно, чтобы она оказалась в опасности.
Николас поднял взгляд, в нём искра понимания утонула в бессилии и упрямстве. Он крепко сжал губы, будто хотел что-то сказать, но изо всех сил сдерживался.
- Я думаю, ты уже знаешь, каким оружием располагает твой отец. Он уже пустил его в ход против меня. И ты знаешь, что оно сделало со мной. И с Фокалором.
Николас кивнул.
- Вы думаете, он может применить эту книгу и ко мне? Но ведь я его сын.
Милый мальчик, неужели за столько лет ты так и не понял, что из себя представляет твой отец? Ради власти и достижения своей цели, которая услащает его гордыню, он готов измучить родного человека. Чем он и занимается последние восемнадцать лет.
- Твой отец не сможет её использовать. Для этого нужны знания и способность управлять своей душой, годами соблюдая баланс между своей волей и волей демона. То, что Тристану удалось провести ритуал – настоящее чудо, пусть и принёсшее мне множество досадных моментов. Но отрицать, что случай уникальный, я не буду. Однако сильно сомневаюсь, что Тристан сможет наложить печати и на тебя. В случае со мной ему помогло сильное желание вернуть меня в орден. Вряд ли он может так же яростно хотеть наложить печати на твоего демона. Но, насколько я знаю, в Dei Compedibus есть информация не только о наложении печатей. Там должно быть много интересного, например, как заставить демона рассказать о тайнах человека, в теле которого он обитает. Это лишь легенда, я ведь даже не листал эту книгу, я не знаю, что из всего, слышанного мной о ней – правда, а что – вымысел. Но нам лучше быть начеку. Dei Compedibus - это оружие, в первую очередь, против нас. Лишь во вторую – против демонов. Твой отец не хочет нас убивать с помощью этого оружия, только подчинить и управлять. И пока ему удаётся. Он взялся за меня, но это не значит, что он не возьмётся и за тебя.
Я увидел в его глазах понимание. Значит, мальчик всё же знает цену своему отцу. Не в полной мере, но знает.
Между нами повисло молчание, не тяжёлое, не напряжённое. Наоборот, какое-то пустое. Такое молчание бывает, когда хочется сказать и спросить слишком многое, но оба собеседника не знают, с чего начать, а может, просто боятся, что не подберут нужных слов. Из него хочется выплыть, хочется рассечь его хоть каким-нибудь словом, но так боишься быть неправильно понятым, что держишь язык за зубами.
Николас сдался первым.
- Сильно болит? – он указал пальцем себе за спину, и я слегка ухмыльнулся:
- Жить можно, а вот лежать больно. Впрочем, заживает довольно быстро, твой отец каждый вечер присылает ко мне одного из членов ордена, который раньше, в мирской жизни, был врачом. Он втирает в раны какую-то мазь, после которой становится легче. Мир потерял прекрасного лекаря, зато обрёл посредственного экзорциста. А тебе бы пришлось хуже. Ожоги заживают дольше.
В его глазах мелькнуло что-то, похожее на страх, но он нашёл силы слабо улыбнуться. Впрочем, всего на мгновение воображение услужливо создало яркий образ: столп пламени, в сердце которого виднеется фигура, через пару мгновений она приобретёт человеческие черты. Я никогда не любил огонь, мне больше по душе спокойствие воды. А Николаса никто не спрашивал.
- Вы должны поправиться как можно быстрее. Мы теряем время. Без вашей защиты они выйдут на неё.