Я едва успела встать обратно, когда в лавку ввалились трое мужчин. Первый шагнул вперёд, внимательно оглядывая крошечное помещение. Наконец его взгляд остановился на мне.
Молодой, с аккуратно зачёсанными назад волосами и пухлыми щеками, он выглядел зелёным юнцом, но шитый золотом шарф через плечо выдавал офицера.
— Добрый вечер, господин, — поклонилась я со всей почтительностью, остро ощущая, как чужак под прилавком старается дышать тише.
— Для тебя — господин тысячник! — Офицер нервно дёрнул рукой, но сделал вид, будто поправляет манжеты.
— Что будет угодно господину тысячнику? — Льстить армейским я давно уже выучилась.
Двое солдат встали по сторонам двери, словно часовые. Один выглядел типичным старым служакой и стоял навытяжку, вытаращившись перед собой. Другой, наоборот, был ещё моложе командира, а может, даже и меня. Бело-золотой мундир сидел на нём мешковато, на лице застыло отсутствующее выражение. Такому в армии долго не выжить, не успеет даже пообтесаться.
— Мы разыскиваем мужчину, — надменно процедил офицер с резким северным акцентом. Похоже, из благородных.
Чужак под прилавком сжался, задев мою ногу. Боится, что я его выдам, или узнал голос? Интересно.
Я озадаченно моргнула со всей возможной наивностью.
— Чудно как-то! Обычно в наших местах мужчинам нужны женщины.
Слова вылетели прежде, чем я успела себя одёрнуть. Застрелит же — и будет прав! Старый солдат кашлянул, подавляя смешок, но офицер лишь нахмурился, сочтя меня, видимо, идиоткой.
— Преступника, — пояснил он. — Ты видела кого-нибудь?
— Да мало кого, — пожала я плечами. — Толстую Паму с сыновьями, потом святого отца…
— Тот человек не местный! — Офицер снова завертел головой, прошёлся туда-сюда. От его тяжёлых шагов звякали бутылки на полках.
— Вот как? — Я следила, как он заглядывает за мешки и осматривает полки с продуктами.
Запасов почти не осталось, никого там не спрячешь. На прилавке вдруг блеснула искоркой красная капелька. Кровь? Будто невзначай я накрыла её ладонью — к счастью, офицер смотрел в другую сторону.
— Ты бы сразу его заметила, — добавил он, всё так же надменно чеканя слова.
Я беспечно улыбнулась, как будто сердце у меня в груди не колотилось, а ноги не порывались умчаться в холмы.
— Да говорю же, почти никого не было… тем более чужаков.
— Точно?
— Я никуда не выходила с самого утра. Жарко, все по домам сидят.
— Надеюсь, девочка, у тебя хватает ума не лгать.
Я прикусила язык, сдерживая язвительный ответ. Сам-то ты кто? От силы на пару лет старше меня, ровесник Змея. Опершись на прилавок и не снимая руки с кровавого пятна, я доверительно подалась вперёд.
— Лгать грешно, господин тысячник, мне это известно.
Жалко, Тамид не слышит — вот бы посмеялся!
Внезапно заговорил молодой солдат:
— Эта пустыня полна греха.
Мы повернулись к нему одновременно. Как ни странно, офицер молчал. Неудивительно, что старший не слишком скрывал свой смех. Ни один командир, пользующийся хоть каким-то авторитетом, не потерпит от рядового такой дерзости.
Встретившись взглядом с юнцом, я вздрогнула, вдруг заметив, что глаза у него голубые. В жизни не видывала таких мираджийцев — все они смуглые, черноглазые и темноволосые. Синие глаза и светлая кожа — типично галанский признак.
Получив право на наше оружие, иностранцы почувствовали себя хозяевами во всём. Пару лет назад в Шалмане повесили молодую Далалу аль-Йимин, после того как галанский солдат с ней позабавился, а женщины посёлка дружно утешали её мать: мол, всё к лучшему, всё равно такая порченая никому не нужна. Тогда я и задумалась о собственных синих глазах и поняла наконец, что имел в виду отец, ругая мать подстилкой для чужаков. Да и никто в посёлке не верил, что от двух черноглазых родителей могла родиться такая синеглазка, как я. Скорее всего, моя мать просто оказалась умнее той Далалы и вовремя успела выскочить за Хайзу, чтобы выдать за его дочь младенца от чужака, подкараулившего мираджийку тёмной ночью.
Похоже, мамаша юного солдатика тоже отличалась сообразительностью, но спасти его от армии всё же не смогла. А может, мнимый отец нашёл удобный случай избавиться от него. Вот и оказался тут болтливый тощий юнец в обвисшем мундире, и долго ему в нашей пустыне не протянуть.
Мне вдруг стало нечем дышать, по спине заструился пот. Палящий жар песков показался непереносимым. Стены лавки будто сомкнулись, воздух задрожал от нервного напряжения.
— Так и есть, Нуршем. — Голос офицера прервал мои мысли.