Тяжело отозвалась на всех покаянная речь Шуйского, во всем ее смирении полная яду.
Неожиданно, словно почуяв, что думали сидящие вокруг люди, заговорил сам Димитрий.
– Не все еще сказал ты нам, князь Василий. Горшее стерпел бы и ты, и каждый из вас, кабы твердо веровали, что я – истинный сын Иоаннов… Отец мой – кровь вашу проливал, не то ручьями – потоками… И после долгих лет, после Новгорода, после злой опричнины деяний – царил еще немало лет, слова не услыхав ни от кого, не то чтобы нож из-под полы готовил на царя своего – боярин и князь прирожденный!
Вот что горько, что невыносимо сердцу нашему… Почему и суд мы назначили всенародный. Почему и пришли на него, вопреки обычаю вековому… Невместно бы царю московскому тягаться с холопами его, хоша бы и княжеского рода, первого в земле… Но ради душ смятения, ради умов колебания пришли мы сюда свое слово сказать великое. Писали мы грамоты: как избавил нас Господь от ножа годуновских подсыльников… И тут объявить желаем: как то дело было!
Своим подкупающим, искренним, молодым голосом, который также порою рвался и дрожал от волнения, как старческий голос Шуйского, повторил Димитрий старый рассказ о своем спасении. О жизни сперва в России, потом – за гранями ее.
– Вот как дело было! – закончил он речь свою. – Коли самозванцем меня величают, где отец и мать мои родные? Пусть назовут мне род мой, имя мое. Сам того хочу. Не покараю никого, кто бы ни пришел с этим словом ко мне. Как верю я в то, что есмь сын Иоаннов, о чем вам сейчас и свидетельства дал мои, – так верю я в спасение в свое и в то, что не явится человека, который мог бы делом уличить неправду слов моих… А клеветы… наносы… изветы… измены! Вам, отцы владыки, вам, бояре, вам, выборные земские, пуще всего ведомы происки врагов наших и врагов земли! Пришел я и сел на трон прародительский, волею Господа сел! Сижу на нем – для блага земли и детей моих, коими вас почитаю, до самого последнего. Как Бог повелел, стану править и владеть вами… А князя – судите, как вам Бог и совесть велят. Мы все сказали.
Вышел Димитрий. И сейчас же, как ответ на его смелую, открытую речь, прозвучал тяжкий приговор князю Василию Шуйскому:
– Смерти достоин изменник и бунтовщик!
Бубны гремят бирючей… Сзывают они народ к месту казни первого боярина, князя Василия Шуйского.
Но там уж, на всей площади вокруг Лобного места, и без того черно от толпы.
Едва протиснуться может отряд стрельцов, окружающий телегу, на которой везут осужденного к месту расплаты за все его ковы и вины…
Вот он и на помосте. Трясется весь мелкой дрожью… Вот уж и руки связали… Кафтан сняли парчовый… Рубаху разорвал на шее помощник палача.
А сам заплечный мастер стоит, лезвие топора пальцем пробует.
Шепчет последние молитвы Шуйский…
Вот уж и к обрубку роковому подвели его…
Мысли мутятся в старческой голове… Все пролетает вихрем: и воспоминания о далекой юности, и многолетняя борьба за почет, за власть, и надежды на царские бармы, на обладание землей… Вот-вот, сейчас, тот, за плечами, что-то резанет, ударит глухо, переломит, перехватит позвонки, гортань… Кровь хлынет струями из перерубленных жил… И – всему конец… Да что же так медлят… Скорее бы… Скорее!
Крикнуть готов был это слово Шуйский, лежа лицом на плахе… Но иное он слышит:
– Не руби! Стой… Слово царское… Милость злодею… Прощение Шуйскому…
Гонец пробивается сквозь толпу, которая стихийно раздвигается, путь дает вестнику милости и прощения…
Взял Басманов, бывший главным распорядителем, указ царский, читает:
– Жизнь дарует царь Димитрий Иоаннович изменнику-князю. В ссылку ссылает его навсегда…
Заволновались толпы.
– Да живет царь милостивый! Многие лета жив буди царь Димитрий!
Громом прокатились клики… Подняли Шуйского, который омертвел совсем, на ногах не держится. Кафтан надевают ему, шубой окутывают…
Тело ослабло совсем у старика. А ум – не угас… Работает мысль… И в сознании ярко шевелится мысль:
«Помиловал… Живым меня оставил… Так не жить же тебе, мальчишка, за эти минуты смертельные, тяжкие, какие я изведал по милости твоей! Ссылка – не смерть… А смерть – вот тебе ссылка будет от меня единая!»
И Шуйский сдержал свое слово!
Все, казалось бы, шло так хорошо для Димитрия.
В конце июля приехала на Москву вдова Иоанна, царица Мария, в иночестве старица Марфа, и перед всем народом обняла, признала в новом царе своего воскресшего сына.
Торжественно венчался Димитрий на царство и даже ради этого простил сосланного злейшего врага своего, князя Василия Шуйского, к себе приблизил по-старому…
Блестяще начал свое правление юный царь – милостями, дарами щедрыми, при всеобщей радости и добрых предзнаменованиях природы.
8 мая 1606 года короновал он Марину Мнишек, первую из женщин, священной короной Русского царства и венчался с нею…
Весело справлялась свадьба!
А через девять дней, 17 мая, рано утром, толпа мятежников с князем Василием Шуйским во главе ворвалась во дворец, и час спустя – нагой труп Димитрия, изуродованный, поруганный, валялся на Лобном месте… Во рту у него была дудка скомороха, на животе – грязная маска…
Потом тело выбросили в грязный ров…
Но московские жители, не участвовавшие в убиении, введенные в заблуждение соумышленниками Шуйского, начали волноваться. Рассказы чудесные пошли кругом, связанные с мертвым Димитрием…
Тогда Василий Шуйский, уже избранный царем голосами нескольких десятков бояр и воевод, приказал разыскать тело.
На Москве-реке стояла башня потешная, выстроенная Димитрием для военных забав, низ которой изображал геенну огненную. В этой башне сожгли тело Димитрия.
Но и того показалось мало мстительному, трусливому старику.
Собрали пепел, лежащий кучей после сожжения, зарядили им пушку, глядящую на запад от Москвы, и выстрелом по ветру развеяли самый прах человека, который называл себя Димитрием Иоаннычем и так быстро воцарился на Руси…
Быстро вознеслась, ярко загорелась и еще быстрее закатилась эта крупнейшая падучая звезда на темном горизонте московской истории…
Но не умер в памяти и в душе народной Димитрий и после того, как развеяли по ветру легкий пепел его. Второго «убиенного царевича», Лжедимитрия Тушинского создал сейчас же себе народ.
Так сильно любил он загадочный облик несчастного Углицкого царевича.
КРАТКИЙ ПОЯСНИТЕЛЬНЫЙ СЛОВАРЬ
А д а м а н т – алмаз, бриллиант.
А з я м – сермяга, верхний кафтан халатного покроя.
А л е б а р д а (лебарда) – холодное оружие, длинное копье, поперек которого укреплены топорик или секира (фр.).
А м в о н – в православных церквах возвышение перед алтарем, с которого произносится проповедь, читается Евангелие.
А р а п н и к – длинная ременная плеть, бич с пеньковым, волосяным или шелковым навоем, для хлопанья на охоте.
А р м а н – деталь военного снаряжения.
Б а р м ы – драгоценные оплечья у русских князей и царей. Бармы надевали во время коронации и торжественных выходов.
Б а ч к а – сокращенное: батюшка, отец.
Б е р д ы ш – холодное оружие, широкий длинный топорик с лезвием в виде полумесяца.
Б е л о е д у х о в е н с т в о – так называют не принявших постриг, как правило, женатых священнослужителей.
Б е с т а л а н н ы й – несчастный, талан – удача, счастье.
Б и р ю ч (бирич) – глашатай в Московской Руси, объявлявший на площадях волю князя, помощник князя по судебным и дипломатическим делам.