глаза хоть и слипались от недосыпа и желания улечься на мягонькую, как тополиный пух, кровать, выглядели достаточно сносно, чтобы разглядеть неловко выглядящий образ истукана, что с криками и скоростью спринтера выбежал по лестнице из подвала и врезался на этой скорости своей твёрдой, как дерево, башкой, мне в грудь. Он испуганно смотрел на меня своими растерянными глазами. Похоже, мой вид внушал ему страх и трепет, несравнимый ни с чем, что он видел раньше. Иначе я никак не могу как-либо разумно объяснить его крики мне в ответ: «Проклятое место! Гореть всему этому в Аду!». Он бежал. Быстро, будто гепард, который преследует аппетитную антилопу. Я лишь смотрела вслед, а затем посмотрела на руку которая лежала немного выше того места, где находится сердце. Было больно. Останется синяк, надеюсь. Ничего более. Хотя я уже сейчас чувствую как ритм биения сердца сбился. Я всегда живу каждый день так, чтобы не пришлось жалеть о том, что я не успела сделать или о том, что я сделала. Нынче я жалею, что не дала в дыню этому чокнутому бегуну... Я медленно встала на ноги и отряхнула белыми, как алебастр, ладонями чёрную, немного выше колен, юбку. Я не любила длинные юбки, но гораздо больше я не хотела светить своим нижним бельём. Оно, кстати, сегодня было кружевное. Затем поправила лишь воротник мрачной, темной матовой блузки и прошла дальше, вниз по лестнице. Я уже тогда примерно предполагала, от чего мог бежать этот засранец с испуганными глазами, как будто труп увидел. Хотя, я и так поняла, что именно его он и увидел. Цокот не слишком высоких каблуков моих туфлей явно оповещал всех о том, что именно я иду посреди подземного коридора. Я видела их издалека, еще когда только зашла в подземные катакомбы, уже почувствовала их запах, который наполнил мои изъеденные до дырок лёгкие. С каждым шагом я была всё ближе к тем, кто стоял и смотрел в мою сторону, а на их фоне несколько парней пытались снять тело с того, что послужило инструментом самоубийства. - Джонатан, - мой голос был спокойным и холодным как лёд, - Я, конечно, понимаю, что так заведено и так далее, но не стоит так сильно пугать новичков трупами. Иначе в следующем году все уйдут еще в первую неделю обучения. Если делаешь что-то - делай это тихо. - Да какая мне разница сколько халявщиков придёт в следующем году, когда я буду тогда устраивать такое шоу в колледже? - этот дебошир и хулиган, а также заядлый ветеран нашей школы, улыбнулся. - Не советую лезть к новичкам. В этом году Марк самолично занялся тем, чтобы они смогли спокойно прожить последний год своей школьной жизни даже рядом с такими уродцами, как мы. - И это мне говорить миленькая Иридочка-людоедочка? Хах! Что? Кончилась хавка в холодильнике и решила забрать мою «молодую кровь», которая только познала животный страх? - он еще шире улыбнулся, скаля зубы. Мне захотелось сжать кулак и хорошенько так врезать ему по челюсти. Грек, который стоял на фоне и с беззаботным видом потирал от холода руки, тоже это заметил. - Меня уже давно так не называют, Джон. Я завязала с каннибализмом. Ты сам знаешь, - Да. Я когда-то ела человеческое мясо. Килограммами в день. Жареное, варенное, вяленое, копчённое. Даже засоленное или маринованное - я любила его есть в любом виде. Но я не убивала людей ради такого деликатеса, как голень какой-то там уборщицы с первого этажа, которая кололась в вены дурью. Нет. Этим занимались, конечно, другие «товарищи». Все знали о моей страсти к такой еде, и прозвали меня «Иридка-Людоедка». Я не стыдилась такой славы. Я правда любила это чувство, когда уже изрядно от такой пищи отросшие клыки разрывают питательные волокна и их останавливает только кость. То чувство, когда ты знаешь, что недавно на этой ноге стояли, ею ходили, ею от скуки открывали дверь, когда было лень тянутся к дверной ручке. Я обожала этот вкус, но никогда не ела мясо в сыром виде. Это было отвратительно, я считала. Это портит его, только и всего. Да, от такого количества «мясной» пищи в своем рационе до определенного возраста, когда, наверное, я была в классе, эдак девятом, я была еще той пышкой. Когда я смотрела в зеркало, то не могла отличить - где выпирает грудь, а где - жир. Я была еще тем посмешищем даже среди заядлых убийц и извращенцев, с которыми я разделяла тяжелое бремя школьной жизни. Но благодаря помощи одного человека, я исправилась. Правда, от лишнего веса и злоупотреблением подобной пищей я заработала себе целый набор сердечных, и другого профиля, болячек. Но, зато теперь я выгляжу более-менее привлекательно, но пытаюсь скрывать любые мысли о симпатии ко мне. Мне не нужны друзья или парень. Я - сама по себе, и мне от этого ни холодно, ни жарко. - Так что, Иридзи? Испугалась сожрать маленький кусочек человека? Хотя, какая мне разница. Строишь из себя такую стерву, которой на всех плевать, а сама, наверное, там заедаешь проблемы в одиночестве, когда родителей нет дома! Скажи, Людоедка, кто приучил тебя жрать людишек? - Сама научилась. Когда ко мне начали приставать разные типы. Знаешь, они очень не плохо так шли на стол с гарниром, - я медленно начала приближаться к тому, чьей смерти я захотела в тот момент. - Ха! У меня слишком жёсткое мясо. Не пережуешь, маленькая зверюшка! - он достал нож из-за пояса и медленно поднял его блестящее лезвие на уровне моих глаз. Но это меня не остановило. В один момент показалось, что инстинкты взяли верх, и даже тот же Грек, который всё еще изучающе наблюдал за кавалькадой последующих движений и событий, понимал, что набросилась на Джонатана не я, но какой-то дикий и яростный зверь. Ногти впились глубоко в его противную скользкую кожу, а клыки застыли в сантиметре от его артерии на шее. Но и он тоже не плох. Нож был просто рядом с моим виском. Мы оба лежали на полу. Я сверху, прижимая его к земле. - Ненасытная людоедка! Что? Захотела ласки да любви? Мой «Зюскинд» тоже! - он скалился в агонии смеха, который больше напоминал рёв безумного животного. Мои налитые кровью глаза отражались в лезвии именного кинжала этого мерзкого подонка, который называет себя «другом всех безнадежных». Мне так и хотелось плюнуть ему в рожу, засунуть пальцы ему в рот и оторвать его лживый грязный язык, который не заслуживает права изрекать слова... Но я опешила и остыла. Мне кажется, что тогда я и правда была похожа на дикого зверя. Сердце бешено билось в груди, но я встала на ноги, поправляя одежду, которая слегка помялась, когда я накинулась на него. Мне не оставалось ничего, кроме как молча опустить презрительный взгляд и уйти. Я ненавидела его. Ибо именно он, этими самыми руками, которыми держал именной кинжал, некогда приучил меня жрать себе подобных. Именно его грязные речи и уговоры заставили маленькую девочку взять острый нож и начать разделывать тело бедняги из подворотни. Именно это тело на ногах и с руками, омытыми кровью, заставляло меня находить все новые и новые источники пропитания. Мне отвратительно это вспоминать. Раскрытые тела, печень, почки, сердце, лёгкие. Я пыталась попробовать на вкус всё. Но ничего не было лучше обычного проверенного и отвратительного... Мяса. Мне стыдно иногда об этом вспоминать, а люди назовут меня сумасшедшей и уволокут в Жёлтый Дом, заботливо оббитый войлоком. Но я замечательно осознавала что я делаю. Хотя любой ребенок горит любопытством. Это как первая сигарета, которая небрежно была оставлена родителями на подоконнике. Как глоток пива в компании знакомых и друзей. Но у меня не было настоящих родителей. Все, кого я могла бы назвать другом - были мясом. Когда ты знаешь, что то, что ты держишь между зубов, на языке, некогда было таким самым человеком, как и ты, ты уже не чувствуешь одинокости и тягот жизни. Я так некогда думала... Я медленно встала. Ноги слегка подкашивались. Чёрные гетры, которые доходили примерно до колен, порвались. Печально. Надо будет покупать новые, идти в центр города и так далее. Это отягощало. Но, зато на его лице, на морде этого ублюдка, с ножом, который носит имя знаменитого писателя, я оставила три грязных кровавых отметины от когтей. Успела нанести удар. Интересно, как он объяснит эти раны потом, когда его спросят о них? Он тоже встал и спрятал кинжал обратно за пояс под пиджак, который запылился и порвался под рукавом. Но это мизерная плата для такого, каковым он является. - Что? Наигралась? Достаточно для тебя? - он ехидно провел пальцами по щеке и посмотрел на кровь, которая оставалась на кончиках. Надеюсь, останется шрам, который ему потом не скрыть просто так. Но мои надежды настолько пусты и одновременно полны злобы, что мне и самой стало от них отвратительно. Он и правда сделал для меня столько зла? Да... Он заслуживает моего гнева. - Заткнись. Тебе нужно выпустить кишки, Джон. - Да? И что ты сделаешь? Соберешь их в ведёрко и сожрешь, как свинья? - он не переставал насмехаться, даже не стоя ровно на ногах. Мне хотелось подойти к нему и выцарапать глаза, содрать с его наглой рожи кожу. Настолько велик был мой гнев... Но я просто развернулась на каблуках своих туфлей спиной к нему и молча пошла вперёд не обращая никакого внимания на раздосадованные ругательства Джона, который так и не смог оставить мне «на прощание» подарок в виде ножа под ребром. Все мои пути вели домой, обратно в уютные родные стены, в мою чёрную, как ночь, комнату, которая всегда заперта на ключ, когда меня нет дома. Там до сих пор стоит маленький холодильник, но теперь я храню там спиртные напит