Наконец, жители низменности, лежащей на южном побережье Каспийского моря, благодаря обособленности от плато сохранили некоторое единство традиций. Несмотря на столкновения и нашествия, обе стороны, джунгли и плато, оставались как бы изолированными мирами.
Из сказанного выше можно заключить, что основная черта оседлой жизни в Иране — ее оазисный характер и относительно слабая связь с окружающим миром. На протяжении всей истории персы жили в домах, окруженных высокими стенами, и стремились сохранить замкнутый мир своих семей. Это же стремление можно проследить и в масштабе племени, даже целой области (или географического региона). Индивидуализм персов, порой яростно защищаемый, и отсутствие единства в стране, столь разнообразной по своим ландшафтам, весьма характерны для истории страны на протяжении веков. Так, представляется вероятным, что неудача попытки покойного Реза-шаха перевести на оседлый образ жизни иранских кочевников может скорее всего объясняться тем, что Реза-шах оказался не в состоянии справиться с духом рода или племени, еще живым у кочевого населения — иначе племена не смогли бы сохраниться. Стороннему наблюдателю может показаться, что оседлый народ с его сильной привязанностью к семейным институтам недалеко ушел в этом отношении от сородичей, для которых главное — сознание принадлежности к своему племени. Не является ли это важной причиной падения эфемерных восточных государств, основанных могущественными вождями, которые сумели добиться беспредельной преданности от своих подданных, но наследники которых оказались неспособными укрепить эти связи? Не все племена Ирана — кочевые, часть их перешла к оседлости, но чувство принадлежности к племени сохранялось и после изменения их образа жизни.
Оазисы Ирана отделены друг от друга большими необжитыми пространствами. Некоторые участки этих земель могли бы возделать и оросить крестьяне, но большая их часть слишком засушлива, а воды в этих районах так мало, что земледелие невозможно. Здесь могут жить лишь кочевники, переходя с места на место и меняя, в зависимости от времени года, пастбища для своих стад. Через всю историю Ирана, как можно судить уже по самым ранним письменным источникам, проходит конфликт между кочевой степью и оседлостью. Эта проблема остается актуальной и для современной Персии, так было и 3 тыс. лет назад, когда существовали в основном те же обширные области пастушеского скотоводства, что и сейчас. Горы южного Загроса вновь и вновь пересекают племена бахтиаров и луров. Курды, живущие к северу от них и сохранившие племенную организацию, перешли в большинстве к оседлости, тогда как на юге кочевники-тюрки — кашкайцы, афшары и другие,— по-видимому, лишь сменили ираноязычные кочевые племена. Далее к югу и на восток, до реки Инд, обитают племена белуджей, в основном кочевые, пришедшие на эти территории с северо-запада после XI в. н. э. и вытеснившие племена брахуи или других кочевников неарийского происхождения. Районы современной афгано-пакистанской границы в древности были заняты, вероятно, в основном теми же кочевыми племенами, которых мы сегодня находим среди кочевников-патанов, носителей афганских диалектов паштб и пахтб. Однако две тысячи лет назад индо-иранское население, ныне сохранившееся только высоко в горах, в современном Нуристане, Читрале, Свате и еще в нескольких местностях, должно было занимать и территории к югу от реки Кабул и к западу от Бамиана.
Степи Средней Азии всегда служили приютом для кочевников, сначала для скифов-иранцев, позднее для тюркских племен, так что оседлое население Хорасана постоянно находилось под угрозой опустошительных набегов всадников с севера. Если задуматься над тем, почему тюрки, пройдя через весь Иран на пути из Средней Азии в Анатолию, не смогли превратить Хорасан в тюркскую область, то приходится предположить, что оазисы Хорасана, населенные персами, закрыли свои ворота и, защищенные толстыми стенами, вынудили кочевников следовать на запад. Оседлые сельские поселения и городская жизнь в Иране не могли возникнуть недавно, они должны были существовать с глубокой древности. Но несомненно и то, что сами иранцы были некогда кочевниками, пришедшими на плато, где ранее жил оседло другой народ.
Этнографы утверждают, что пастушеское скотоводство является сравнительно высокоразвитой формой хозяйства, возникающей позже, чем оседлое земледельческое общество, которое, в свою очередь, пришло на смену этапу охотничьих племен. Если принять эту схему, то следует предположить, что предки индийцев и иранцев перешли к пастушескому скотоводству после того, как они познакомились с земледелием на территории своей прародины. По мере продвижения на юг они подчиняли оседлое население, у которого они вновь учились обрабатывать землю, но уже гораздо более совершенными методами. На индийском субконтиненте и на Иранском плато пришельцы были ассимилированы местным населением, но передали завоеванным народам свои языки и обычаи. Традиции мигрирующего пастушеского народа надолго сохранились на его новой родине, в среде, сходной, вероятно, с той, в которой очутились перешедшие к оседлости арабы, с их ностальгией и печальными воспоминаниями о жизни бедуинов в пустыне, «настоящих арабов». Об этом полезно помнить, когда читаешь древние иранские или индийские религиозные тексты, — их содержание навеяно жизнью раннего пастушеского общества, а не культурой оседлого населения. Но о пастухах-скотоводах мы узнаём впервые от оседлых народов, поскольку только у них были необходимые стабильность, время и желание вести записи событий и религиозных гимнов, — передававшихся из уст в уста кочевниками. Фиксируя эти гимны и песни воинских отрядов, писцы из среды оседлого населения обычно видоизменяли их, подгоняя под определенные литературные каноны. Поэтому до нас дошли своего рода интерпретации оригиналов. На протяжении тысячелетий степь и оседлость сосуществовали в Иране, плохо зная и понимая друг друга.