Договорить Яклин не успел, поскольку чайщик с небывалой прытью для человека его комплекции рухнул вниз и не поднимал головы, поэтому продолжать беседу Яклину было просто не с руки.
Тогда он внимательно уставился на улицу, заняв предварительно выгодное для себя положение: плетеная перегородка надежно скрывает его от посторонних взглядов с площади, между тем площадь в прекрасном обозрении, за счет отверстий в плетении.
По площади шествуют открытые носилки, которые несут шестеро огромных, меднокожих рабов в одних повязках. Впереди и позади носилок также семенят рабы и рабыни. Рабы несут опахала из фиолетовых с желтым, драгоценных перьев, а рабыни, с крашеным кармином сосками, тоже в повязках, но более длинных, посыпают дорогу разноцветными благоуханными лепестками.
Но Яклин недолго разглядывал всю эту толпу людей – от силы секунды две-три, потому что его вниманием сразу и безраздельно завладела та, что возлежала на самих носилках.
Вся поза женщины говорила сама за себя, рассказывала о своей хозяйке – о ее скрытой, но неуемной звериной грации и о лени, как будто женщине в тягость принимать все эти почести, но так уж вышло. Смуглая нога согнута в колене, и Яклин увидел, что совершенная щиколотка этой сошедшей с небес богини украшена золотыми браслетами, увитыми живыми цветами.
Гибкий, изящный стан, покатые плечи, горделивый поворот головы на точеной шее. Тяжелые потоки высветленных на солнце волос, струящихся сквозь переплетения золотой диадемы, словно оттягивают голову женщины назад, лицо ее немного повернуто вверх, к сиреневому небу Зиккурата.
Взглянув на ее лицо, Яклин уже не смог оторвать от него взгляд: тяжелые, насурьмленные ресницы и густо подведенная черная краска не скрывают безграничного презрения к происходящему в мире очей, что таят дьявольский, бешеный огонь, готовый смести все на своем пути.
Тонкие ноздри с одной стороны украшает кольцо с прозрачным, как слеза, крупным алым камнем, пухлые, покрытые пурпурной краской губы и порочная линия рта обещают бездну наслаждения для безумца, который осмелится прикоснуться к ним, сорвать поцелуй. Крохотная родинка над верхней губой манит и придает женскому лицу еще большую капризность, еще большее совершенство. Гладкая, нежная кожа щек светится персиковым румянцем.
Одета женщина с золотыми волосами также в золото – и тончайшая выделка выдает Яклину работу искуснейших мастеров. Полные, округлые груди с маленькими темными сосками едва прикрыты тонкой золотой сеткой, низкая, открывающая волнующую окружность живота с маленьким аккуратным пупком юбка лежит будто небрежно, сверкая золотыми искрами и позволяя лицезреть розовые раковины колен. Золотою же пылью покрыты веки женщины, что особенно видно, когда щурятся хищные темные глаза.
Взгляду Яклина предстала не иначе, как сама Властительница Небес, сошедшая на грешную землю Зиккурата. Освещаемая багровым светом красного солнца, женщина выглядит бесконечно юной и бесконечно порочной одновременно. Ее совершенство как будто просит – возьми меня, покори! Возвысься до меня или опусти в самую бездну порока, направляя своей уверенной десницей…
Кровь внезапным напором ударила в виски Яклина, забурлила, запенилась, принося ощущение возвышенности духу и опьянение мозгу.
Ему захотелось схватить эту женщину, впиться жадным, беспощадным поцелуем в ее полуоткрытые розовые губы, в нежную шею с пульсирующей голубоватой жилкой, в гладкие, словно слоновая кость, плечи! Мять пышное, дышащее благоуханными притираниями и маслами тело, намотать на руку золотые волосы, искусать до крови щеки…
Увидеть, как осыпается краска с ресниц и размазывается по лицу, смешиваясь с розовой краской губ и теплыми соками любви! Терзать ее совершенное тело, предназначенное для любви, оставляя на нем синие следы своих горячих членов. Греть маленькие золотые ступни у себя на груди и ощущать огненную пульсацию ее плоти… Слушать крики, полные тянущей, желанной боли и страстной мольбы!..
Эта женщина – воплощение самой женственности, божественной, небесной природы, его, Яклина, ожившая мечта! И он должен получить ее – во что бы то ни стало! Любой ценой!
- Любой ценой, - прохрипел Яклин, с трудом разлепив пересохшие губы.
- Да ты что, чужеземец, - окликнул его дюжий чайщик, когда носилки скрылись из виду. Он не мог слышать слова Яклина, но не мог также не проследить за взглядом странного, непонятного чужеземца, не прочитать дерзкого вызова, написанного на твердом смуглом лице!
- Ты что! - повторил чайщик, - Это же сама Цалибу Дева-Иннатха! Или тебе не дорога твоя никчемная жизнь? Или не знаешь ты, что бывает с теми, кто осмеливается вот так смотреть на нее?
Яклин не слушал его слова. Мыслями он был очень далеко.
***
Глава 4.3
***
Между тем властительница грез того, кто утром вошел в город-крепость Цала Исиды в одеждах то ли бродячего писца, то ли умема, благополучно добралась до розовых мраморных стен своего дворца.
Подождав, пока ловкие руки служанок разденут ее, Иннатха шагнула в прохладные воды овального бассейна, и проплыла до противоположного берега. Отмахнувшись от слуги с простынею, Иннатха, наслаждаясь стекающей с тела водой, которая, впрочем, сохла на полдороге, прошествовала на огромную веранду, выходящую в пышущий своим великолепием, и наполняющий воздух благоуханными ароматами, сад.
Сделав знак рукой служанке, которая тотчас принесла Цалибу только что приготовленного щербета из ароматного мандаринового сока, Дева Иннатха отдала свое тело в смуглые умелые руки массажисток.
Сегодня Цалибу было скучно, и ничто не радовало ее – напрасно источали неземные ароматы цветы поистине райского сада, напрасно старались, перебирая пальцами струны своих инструментов музыканты, напрасно старались повара, готовя излюбленные лакомства Цалибу – Дева Иннатха не замечала ни запахов, ни вкусов, ни звуков музыки!
Она не захотела вести ученую беседу со специально приглашенными в Цал Исиды чужеземными умемами, и отказалась от партии в шахматы, а также шашки и кости.
Озабоченная таким состоянием госпожи, верная Ферната, зная, чем это настроение может обернуться для тех, кто находится ближе всего, осмелилась предложить Цалибу привести кого-нибудь из гарема.
Цалибу Дева-Иннатха не ограничивает свой гарем одними лишь мужчинами – с одинаковым удовольствием она развлекается и с женщинами, или же отдельно от женщин, смотря что можно считать развлечением…
В ответ Цалибу смерила Фернату таким взглядом, от которой у той затряслись поджилки, и девушка почувствовала костлявую руку смерти на своем горле. Но Слава Бесценной, Цалибу передумала, и позвала к себе Лилину, одну из своих любимиц.
Заранее прослышав о настроении Цалибу, Лилина не знала, стоит ей радоваться благоволению, или наоборот опасаться злобного нрава и тропического темперамента своей госпожи. Были случаи, когда Цалибу приходило в голову развлечься, позволяя своим ручным леопардам поохотиться…
- Я здесь, госпожа, - сказала Лилина, когда зашла в покои Цалибу.
Она сразу упала на колени, сложив руки перед собой и коснувшись лбом пола.
На Лилине была лишь легкая, прозрачная туника, не скрывающая соблазнительных изгибов тела и нежной, фарфоровой кожи. За эту совершенную кожу Иннатха и сделала ее любимицей и никогда не наказывала хлыстом или бичом. Вместо этого Лилину в случае невольного ослушания подвергали бастинадо - ударам палками по пяткам. Юная рабыня боялась этого наказания, как огня.
- Иди сюда, Лилина, - позвала Иннатха, развалившись на низком ложе.
Цалибу не сказала «подойди», поэтому Лилина поползла, соблазнительно выгибая спину и обнажая полные груди, так и не осмелившись поднять взгляда.
Когда рабыня достигала ложа и сбросила с себя тунику, Иннатха низко замурлыкала от предвкушения удовольствия и, откинув покрывало, распахнула ноги.
Стоило Лилине приступить к нежнейшим прикосновениям, рука с золотыми ногтями впилась в темную гриву волос и принялась направлять.