— Нормально так некоторые с детьми обращаются, — присвистнул Ранкай, — у нас не всякому мальчишке так везёт… И что будем делать, Алварес? Этак мы её вернём — её и правда продадут опять, а что, такая удача-то — одного ребёнка дважды продать. И сделать ничего нельзя — Голия не член Альянса… Голия это вообще непонятно, что. Но усыновление-то тебе, поди, не позволят… Ой, поди, Гархилл что-нибудь придумает, на то у него голова большая. Ну не для того ж я держался от мордобития, хотя кулаки-то как чесались, чтоб у девчонки в жизни вообще ничего не изменилось…
Многие расы считают, что у хурров отвратительно с вкусом, что среднестатистический хурр, родившийся в грязном неухоженном сарае, по недоразумению именуемом домом, выбившись «в люди», начинает окружать себя кричащей роскошью и всячески демонстрировать свой успех. Попав на Зафрант, Дайенн убедилась, что не всему можно верить — вот дом Малхутарро, несомненно богатый, был богат в неброском, сдержанном стиле, всё на своих местах, и сам хозяин, одетый в повседневную, но крайне добротную земную одежду с лёгкими элементами хуррского колорита, был тоже тому примером. А вот Туфайонт, даром, что иолу, которых она до сих пор считала существами утончёнными, обитал в эдаком дворце, пытающемся, видимо, совместить — получалось это весьма неуклюже — понятия о шике из разных миров. Здесь тебе и центаврианские шторы и гобелены, и дразийская мозаика, которая куда выигрышней смотрелась бы, если б не соседствовала с врийской абстрактной скульптурой, и земные ковры и светильники… В отдельности всё это необыкновенно красиво и определённо говорит о больших деньгах, но вместе совершенно не смотрится, и пожалуй, после этой эклектики воспринимать интерьеры «Серого крыла» будет куда легче. Да и сам хозяин — в просторном пурпурном одеянии, которое должно было, вероятно, напоминать царское или судейское, но напоминало чехол на диване, и позвякивающий множеством украшений, вплетённых в волосы. Он, определённо, стар. И — Дайенн не могла отмахнуться от этого ощущения — уродлив, хоть объективно она ничего не могла знать о иольской красоте или безобразии. Молчаливый мрачный ллорт, сопроводивший их в гостиную, где их ожидал хозяин дома, удалился, и сразу явился другой, с подносом прохладительных напитков в высоких бокалах хаякского стекла — полицейские брали их несколько напряжённо, примерно представляя их стоимость. Дайенн становилось всё более не по себе с той минуты, как она переступила порог этой комнаты — Туфайонт смотрел на неё почти неотрывно, и его взгляд как будто стягивал некую сеть, становился всё более ощутимым, и с ним совершенно не хотелось встречаться, поэтому Дайенн всё время смотрела в сторону — на картины на стенах (кажется, какая-то земная живопись), на резную деревянную мебель (довольно неплохо подобранную, в отличие от того, что она видела до этого), на что угодно, только не на этого нервирующего её субъекта, сразу выбившего их из колеи совершенно спокойным признанием, что да, он и был заказчиком Ритца, и принцесса сейчас у него.
— Как вы понимаете, законы Зафранта этого не запрещают, потому что на Зафранте нет никаких законов, — с улыбкой добавил он.
— Как не понять, — холодно съязвил Вадим, кивая на обстановку, — вы ведь крайне бедны, кроме выкупа за похищенного ребёнка, вам своё состояние никак не поправить!
— Выкуп? А с чего вы решили, что мне нужен выкуп?
Дайенн невольно повернулась — благо, сейчас Туфайонт смотрел не на неё, а на Алвареса и Сайкея.
— Раз уж вы заметили, что я не беден, — иолу медленно сплетал и расплетал пальцы, этот жест почему-то раздражал, хотя Дайенн, чем дальше, тем больше, раздражало тут, в общем-то, всё, — то должны понимать, что ни за какие деньги я не отступлю от того, что желал и приобрёл.
Да уж, то, что Туфайонт не беден, можно было заметить хотя бы по небольшому, но очень искусному саду, окружающему дом. Собственная почва Зафранта такова, что на ней не смог бы вырасти и какой-нибудь лишайник. Обеспечить себя такой красотой должно стоить огромных сил и ещё более огромных денег. Люрии, положим, превосходно растут на гидропонике, а уж комнатные сорта в принципе растут везде, где достаточно тепло, а вот кустарник мокс своими капризами способен вывести из себя самого терпеливого и упорного садовника. Даже просто получить от него саженец нужны редкий талант и редкая удача, поэтому в тех краях, где мокс не растёт сам по себе, стоит он целое состояние. Обладатель его, правда, бывает вознаграждён — аромат цветов этого кустарника волшебен, как самый прекрасный сон, а листья обладают мощным антисептическим и жаропонижающим эффектом — правда, в соответствии с вредностью этого растения, только в определённый период его развития, но тут уж ничего не поделаешь.
— Ну тогда непонятно, зачем, — Сайкей решил придти на выручку явно онемевшему от такого поворота коллеге, — какой великий прок с ребёнка из некислородных, кроме выкупа, который могут заплатить за него родственники?
Здесь, в гостиной, тоже стоит несколько растений в керамических кадках, которые правильнее назвать искусно расписанными огромными вазами. Одно — земное, остальные Дайенн затруднялась идентифицировать.
— Вы крайне узко мыслите, впрочем, для дрази это и не удивительно. Я сумел приумножить доставшееся мне от семьи состояние, потому что кроме состояния, мне достались ум и амбициозность. Теперь, когда я уже не молод, я могу позволить себе остановиться и предаться заслуженному наслаждению жизнью, приобретая всё, что хотел бы иметь. Я коллекционер, собираю произведения искусства. А лучшим произведением искусства любого мира является женщина. В моей коллекции есть женщины почти всех известных миров, наиболее красивые их представительницы, хочу заметить. Землянок пять, центаврианки три — эти расы обладают значительным генетическим разнообразием, сложно выбрать более красивый из совершенно разных типов… А вот геймки у меня до сих пор не было, да. Тут, конечно, нельзя говорить о самой красивой, выбор, мягко говоря, был неширок…
Дайенн чувствовала, что ей всё сильнее дурнеет. Коллекция? Коллекция из живых существ, это он серьёзно? И он… где он их держит? И сколько во вселенной таких образцов изощрённой похоти и извращённого честолюбия?
— И вас совершенно не волнует, что это ребёнок, которому опасно жить вне родного мира?
Туфайонт отмахнулся.
— Вы преувеличиваете. При грамотном подходе никакой опасности нет. Я в состоянии обеспечить все необходимые условия, включая и атмосферу, и рацион, каждому экспонату моей коллекции. Конечно, некислородные у меня живут недавно, но в надёжности моих генераторов атмосферы я уверен. Неужели вы думаете, что я, заплатив немалые деньги за доставку ко мне этих женщин, поскуплюсь на траты на их содержание или выберу не самое лучшее из того, что есть на рынке?
— А тот факт, что от этой девочки зависит выживание целого мира, вас не беспокоит? — снова вклинился Алварес.
— Нет, а должен? Или он в самом деле беспокоит вас? Вы же землянин…
— Я корианец, — холодно поправил полицейский.
— В самом деле?
— Я гражданин Советской Корианны. Не понимаю, на что это должно влиять.
— О, ну это интересно… Как же вы при этом можете иметь сочувствие к монархии?
Алварес всё сильнее излучал холодное бешенство.
— У меня нет никакого сочувствия к монархии. У меня есть сочувствие к расе, способ воспроизводства которой таков, каков есть, и к ребёнку, оторванному от своей семьи и родины.
Туфайонт сухо рассмеялся.
— Ой да бросьте, можно подумать, велика потеря. Она мала, привыкнет. Что она там видела, в своём дворце? Какая её ожидала жизнь? Здесь ничем не хуже. У неё будет всё, что нужно. И нет надобности рожать бесконечных личинок… В конце концов, так ли нужно такой убогой расе существовать? Что вселенная потеряет, даже если — заметьте, если! Ведь королева ещё может родить новую принцессу — они вымрут? Корианцы точно ничего не потеряют. Скорее даже приобретут. Как-никак, ваши сектора граничат…