— Ребятам этим спасибо скажи, что именно в этот час тебя привели. От меня тоже скажи — хоть увидела тебя, а то ведь могла и не увидеть никогда — живёте-то вы далеко, я туда в молодые годы не добралась, а теперь-то куда уж мне… Счастливые мамы твои. Всегда мамам по-хорошему завидовала — для кого-то это неудобство и даже горе, а по мне так одно из жизненных чудес, что из минут удовольствия и страсти новый человек получается… Видишь, сколько всего хорошего у тебя? Мамы, и Вадим с его семьёй, и друзья семьи… Да, больно тебе сейчас вспоминать о них, о том, как закончилось всё — но ты переживи, прости, это прощение не кому-то, тебе самому нужно. Прощение — оно не прощаемого, а тебя самого освобождает. Это не смирение того, кто уже поквитаться не может, это выбор сильного — не тратить силы на бесплодный гнев, на бесполезные сожаления, а идти дальше. Потому Он учил прощать.
Вир Котто присел на стул напротив кровати Аделай — тот стул, что освободила фриди Мелисса.
— Леди Нара… Я счёл нужным прибыть к вам, как официальный представитель Центавра, лично, потому что есть дела, которые мне не хочется поручать даже самым доверенным лицам. И я надеюсь, что вы, хотя бы отчасти, способны будете понимать, о чём я буду говорить…
Аделай, которая первое время после того, как он зашёл, смотрела на него с блаженной улыбкой, сейчас полулежала, держа на коленях ноутбук, время от времени её пальцы принимались увлечённо плясать по клавишам, потом она замирала на секунду, задумавшись, и тогда бросала на императора внимательный задумчивый взгляд, который он затруднился бы расшифровать. Отсутствующий глаз был сейчас закрыт повязкой — время от времени врачи проводили подсоединение «контрольного», «временного глаза» — прибора, который позволял оценить состояние нервов и тканей, готовность к возможной трансплантации. В сочетании с тёмным ёжиком отрастающих волос — пока Аделай была в бессознательном состоянии, Тинанна, ухаживая за ней, обривала ей голову, но теперь было решено, что с бритвой к недостаточно здоровой пациентке разумнее всё же пока не подходить — вид создавался совершенно бандитский, что у нестарой, довольно привлекательной женщины выглядело несколько парадоксально.
— Вы, думаю, догадываетесь, что давно были бы под следствием, если бы не постигшее вас несчастье… Хотя, если бы не это несчастье, вероятно, мы ещё долго не имели бы надежды вас поймать. Полагаю, вы в курсе, на Приме вы почти легенда, если бы не некоторые ваши бывшие подельники, мы бы не знали даже вашего имени, и предположить бы не могли, что всё это сделано одной женщиной… Вам ведь было всего двадцать лет, когда вы вскрыли компьютер господина Ласо, кандидата в главные инженеры компании «Сентри», и похитили чертежи разработанного им нового двигателя… Он и не узнал бы о взломе, если бы через два дня его чертежи не были презентованы компании его соперником, господином Кальтисо. Вы сумели изменить даже датировки самих файлов, так что у Ласо не было никаких доказательств, кроме свидетельств его жены и дочерей, которые видели, как на протяжении многих дней Ласо трудился над этим проектом, но слова против подложных фактов значат мало… Вам было двадцать пять, когда вы заразили системы банка «Таламмо» вирусом, что позволило нескольким… достойным гражданам накрутить себе неплохие проценты, а двоим… не менее достойным гражданам снять деньги с арестованных счетов и покинуть Приму. Если бы один из этих граждан, ваш заказчик, позже, попавшись уже на другом деле, не сдал вас, банк по сей день не знал бы, кого благодарить. Вы регулярно виртуозно вычищали из баз данных собранные Гвардией досье на крупных мошенников, вы подделали Особые пропуска для нескольких шпионов компании «Индрао», что позволило им беспрепятственно проникнуть в главную лабораторию «Кивнали», это дело сумели раскрыть только два года назад. Вы нанесли немалый ущерб множеству родов в Республике, а ущерб, нанесённый вами юридическим и физическим лицам других миров, думаю, вовсе не поддаётся счёту… Многие на Приме и в колониях хотели бы поквитаться с вами… за многое, но ещё больше тех, кто хотел бы просто своими глазами увидеть, несомненно, самого гениального программиста Республики Центавр. Многие хотели бы видеть такого человека, как вы, мёртвым, но ещё больше тех, кто хотел бы видеть его у себя на службе. У вас есть шанс послужить Республике, восстановить своё доброе имя — обвинения с вас будут сняты, и Республика берётся оплатить иски к вам от представителей других миров, если таковые возникнут, если вы согласитесь работать на правительство. Можете не сомневаться, вознаграждение, которое вам готовы предоставить, будет щедрее, чем то, что вы получали от представителей криминала.
Аделай обратила к императору туманно улыбающееся лицо, а затем повернула ноутбук к нему экраном. Изумлённый Вир Котто увидел на экране… свою брошь с шейного платка, которая постепенно, на глазах, меняла краски, превращалась в изображение настоящего, живого цветка.
— Это… это вы написали только что, леди Нара? Как я и говорил, ваш талант достоин восхищения… Я… не требую от вас прямого ответа прямо сейчас, вы вольны подумать, тем более что врачи пока не дали добро на вашу депортацию… Я ещё зайду к вам позже…
Аделай задержала его, схватив за рукав, а потом указала на стопку бумаги, лежащую рядом на тумбочке.
— Это же совершенно чистые листы… А, дать их вам? Вы хотите что-то написать? Вы не можете говорить, или не можете говорить явно? Или это какая-то информация, которую вы хотите передать мне?
Он растерянно смотрел, как Аделай быстро-быстро исписывает лист за листом значками программного кода.
В принципе, ничего странного в этом совпадении не было — что Андрес и Алион, когда съезжались, заняли именно эти, их с Офелией когда-то, апартаменты. Из сдвоенных земных тогда только они и были свободны. То есть, Андрес полагал, что более правильным будет найти квартиру ближе к храму, где служит Алион, а не подстраивать всю жизнь исключительно под его удобства, тем более что, гм, толерантность На‘Тот может иметь пределы. Однако На’Тот заверила, что её толерантность в вопросах, которые её совершенно не беспокоят, пределов не имеет. Раз сотрудники Комитета имеют право жить на работе, притом жить с семьёй — значит, так тому и быть. То, что эта семья не всем Минбаром признана — мелочи, Альянс, в конце концов, надмирная структура. Кто-то выехал, а кто-то въехал, резиденция по швам треснуть не собирается — какие проблемы-то. Если проблемы вдруг будут — она сообщит, обязательно. И они остались здесь — потому что, как сказал Алион, получасовая дорога до храма это даже хорошо, благо, водитель не он, и имеет возможность в дороге медитировать. И потому что жизнь на территории, не вполне принадлежащей Минбару, вполне сочетается с его, как считают некоторые, отхождением от минбарских законов и морали. Андрес помрачнел было, но был успокоен получасовым экскурсом в своеобразную минбарскую философию, из которой понял главное — среди вышестоящих желающих увольнять и всячески изгонять Алиона не нашлось, а нижестоящие и равные могут думать что угодно, равным хотя бы разрешается это озвучивать, но — шёпотом.
Поскольку сложно было сказать, когда Андрес на работе, а когда нет, первым делом здесь прибавилось шкафов, а с терминала в рабочем кабинете Комитета установлена переадресация на терминал здесь — как когда-то и для Виргинии. Часовые переговоры с ипша, не желающими понимать претензии по комплектации груза на Морад, совершенно не мешали Алиону составлять планы уроков — увлечённому работой минбарцу вообще мало что способно помешать. При этом он ещё как-то умудрялся запоминать, куда Андрес сунул «ту проклятую бумажку», хотя казалось бы, и не взглянул в ту сторону ни разу. А с кроватями получилось ожидаемо. На детской половине стояла аж трёхъярусная кровать мальчишек — часть единого мебельного комплекса вместе с ученическим столом и двумя стульями, а на взрослой обходились откидной платформой — правда, модифицированной, двуспальной и предполагающей оба режима, и наклонный, и прямой. То ли Алион время от времени преодолевал расовую неприязнь к прямым спальным местам, то ли Андрес приучился засыпать на наклонной, хотя с человеческой привычкой спать в причудливых позах это, наверное, было нелегко. Итог вызывал у Виргинии ощущение, что она видит некую оптическую иллюзию. Всё это просто не могло помещаться здесь, на этом небольшом пространстве — и однако же помещалось. На бывшей половине Офелии — кухонная зона, взрослое спальное место вдоль наполовину раздвинутой перегородки, обеденный стол (даже не заваленный всякой дребеденью, как это обычно бывало у них — видимо, Алион следит), и терминал тоже перенесли сюда, он окружён шкафами и рабочим столом, половину бывшей комнаты Виргинии, на месте окончательно демонтированной кухонной зоны, занимает мебельный комплекс детей, а вдоль перегородки — опять же шкафы… Андресова безалаберность и хаотичность и Алионова страсть к порядку в столкновении дают на выходе неплохие условия для жизни. Правда, что здесь творилось лет эдак десять назад, когда кавардак, кроме одного из папаш, устраивали ещё и трое дилгарских мальчишек, не описать словами ни минбарского языка, ни земного. Разве что брим-ай вот подошёл бы, есть в нём пара хлёстких выражений…