Алиону очень не нравился поворот разговора, ещё меньше нравилось то, что ему нечего возразить. Совет фриди говорил примерно о том же, только, разумеется, более витиевато и иносказательно, чем прямолинейная Виргиния. Что Земля всем своим поведением даёт понять, что Минбар наложил лапу на ценный ресурс — при всей очевидности того, что всё делается строго по закону. Что часть персонала Лири подозревает в этом, напротив, некую диверсию. Осужденных, сопоставимых по силе и опасности, в Лири не было… давно, если тех преступников-телекинетиков, что существовали в истории, вообще считать равными. Если что-то произойдёт — надо ли говорить, как все радостно ополчатся на Минбар. Но публично признать себя не готовыми принять осужденного — немыслимо, потому что до сих пор эта готовность была, всегда и ко всему… кроме существа, являющегося, позволим себе грубые метафоры, полубогом. Всё это не выйдет за круг посвящённых, но приказом можно унять словесный ропот, а не живущее в сердцах беспокойство, беспокойство это всё-таки закономерное. Что вообще не существует решения, которое устраивало бы всех, а если кого-то не устраивает — он так или иначе будет мутить улёгшуюся было воду…
— Я не принимал участия в воспитании Элайи, — Алион поднялся со своего места, в волнении кусая губы, — но нельзя сказать, что он мне чужой. Он сын моего ученика, не того ученика, успехами с которым я мог бы гордиться — я дал ему много меньше, чем следовало, но был ли способен дать больше… этого я не знаю. Часто я думал, что, может быть, мне стоит поговорить с На’Тот об этом её решении отослать вас на Корианну, о том, что оно было ошибочным. Что мне следовало бы… заниматься обучением Элайи. Но потом я спрашивал себя — а действительно ли я справился бы? И не находил ответа. Вот это моё малодушие связывает меня с ним. Мог ли я предотвратить то, что случилось, я уже никогда не узнаю. Но если я могу предотвратить то, о чём ты говоришь… Элайя делал всё это, чтоб остановить хаос, и будет неправильно, если хаос случится вокруг него самого.
— Вот именно, что этот печальный, но объективный факт нам придётся признать. Таким фигурам, какой стал, волей своей нестандартно мыслящей головы, Элайя, самое логичное — уходить как легенда, чтобы патетические восклицания, может, и были, но толку с них не было никакого. Не говоря уж о том, что мне вообще не нравится, когда моего ребёнка рассматривают как потенциальное оружие. Люди, которые считают себя взрослыми, умными людьми. Дальновидными. И стремятся, на случай распада Альянса и войны, побольше всяких ништяков против потенциального врага иметь.
У Алиона тоже эхо мыслей было. Эти дни он корил себя за эту мелкую и ничтожную радость — что минбарского следа в заговоре Теней не нашлось. Корил, выбивал эту недостойную радость из себя и заодно из всех, кто при нём имел неосторожность обнаружить такую же. «Всем нам нравится, — говорил когда-то ему, ещё малышу, первый его учитель, — быть лучше других. Нравится, как же иначе. А почему? Подумай-ка, что это означает? Ты радуешься тому, что кто-то другой глупее тебя, что совершает ошибки, а то и вовсе недостойные поступки? Выходит, для того, чтоб ты был хорошим, кто-то должен быть плохим?» Это и ребёнку бывает непросто понять, Алион быстро понял, что учитель недоволен его гордой улыбкой, когда он один из группы справился с заданием, но не сразу понял, почему. И многие взрослые постигают это всю жизнь — почему все великие учителя на все лады учат скромности и строгости к себе. Вот теперь мы радуемся, что люди, центавриане, нарны, дрази оказались грешны, а минбарцы — нет. А оттого ли, что мы настолько чище и духовнее, или оттого, что не нашли в том для себя резону? Или может быть, мы и здесь превзошли умом, и даже гений Нары, вскрывший столько тайников, этого следа не нашёл? Мысль страшная. Сомневаться в лучших представителях своего народа — грех. Но верить в свою безгрешность — тоже грех. У нас вообще нет выбора быть совершенными, сурово говорил некогда великий Тайхал, лишь стремление к совершенству, как к горизонту, который бесконечно отдаляется от нас — но только глупец, только недостойный на этом основании остановится и сядет посреди дороги. Мы всегда выбираем между грехом большим и меньшим, но как только мы прощаем себе этот самый меньший грех, объявляем его и не грехом вовсе — мы совершаем грех больший того, другого, который сумели не выбрать.
Андрес опрокинул в себя бокал.
— Чего бы Альянсу распадаться вдруг? Сорок лет уже существует, они всё хоронят. Если только специально кто не возьмётся помочь, чего далеко ходить за примерами.
— Шибко давно ты, Андрес, на Минбаре живёшь, забыл, что такое натура человеческая, да и не только человеческая. Хотя вообще-то, своих интриганов и тут хватало всегда… Ладно, пойду я, график у меня назавтра плотный, одному хмырю ещё гражданский суд обеспечить надобно… Разлился в своей газетёнке, дескать, не потому ли Элайя психическими отклонениями страдает, что вырос в нестандартной семье…
Андрес расхохотался.
— И чего сразу в суд? Двинь ему в морду, да и всё.
Виргиния облизала крем с губ.
— Не, в морду — это не то… Морда у него и так, думаю, битая. А вот если всё, что на этом выпуске заработал, придётся на выплаты спустить, да ещё год в долг работать — вот это уже весомее. А ему придётся. Ладно я, я вообще скромная, что мне эти деньги. Ладно врачи — эти, может, не финансовую компенсацию стребуют, а публичное извинение. Ну получается, он их компетенцию под сомнение поставил. Эксперт, мать его, вылез. А я ещё с кардиналом Рагеша говорила, дядька своеобразный, но неплохой, хорошо, что я его тогда у зенеров живым выцарапала. Вот он сколько угодно оскорблённых подгонит — на Рагеше не одно поколение этих нестандартных семей детей воспитало. А оно не дай бог — оскорблять центавриан. Опять же, суд — это как-то правильно, добропорядочно… Мы тут все за законность, как-никак.
========== Гл. 21 Завершение ==========
Кондиционер в номере был. Но с утра включить его никто не сообразил, поэтому сейчас в номере было душно, несмотря на открытые окна. А может быть, и благодаря им — на улице со вчерашнего дня лениво собиралась гроза, и с успехом могла не собраться и сегодня. Вир знал, что гроза, в более чем умеренном климате Минбара — событие почти эпохальное, но это не отменяло того факта, что предгрозовое состояние навевало на него глухую тоску. Дел было, вообще-то, много, даже с лихвой, но ничем заняться толком не получалось — предвкушение головной боли из-за такой погоды делало внимание, мягко говоря, рассеянным. Промаявшись сколько-то, Вир попросил помощника принести походный ноутбук, и, потратив ещё минут пятнадцать, чтобы разобраться, куда и как вводить код, придвинул к себе листочки Аделай. Слишком большим риском это ведь быть не может, ноутбук не подключен к единой сети… Вообще-то, конечно, с Аделай, каковой её знают все, вполне сталось бы сварганить что-то такое, чтоб после ввода этого кода ноутбук, например, послал какой-нибудь сигнал, наводящий бортовые орудия ближайшего крейсера на орбите именно на это здание… Но почему-то хотелось верить, что Аделай сейчас это не нужно. Состояние её… оставляло впечатление, что ей сейчас не до зловредных козней, это если выразиться мягко. Возможно, она и не способна понять, кто он такой. Хорошо, если понимает, кто она сама. Возможно, просто хотела похвастаться тем, что умеет, а если так — стоит оценить. Если, и будучи душевнобольной, она способна продуцировать что-то хотя бы столь же осмысленное и качественное, как тот экспромт, который она показала ему в больнице… надо полагать, что её возможности не ограничиваются только шикарной анимацией.
У каждого есть что-то такое, что он, при всей своей образованности и широте кругозора, считает почти за волшебство, а понимающих в этом — за волшебников. У Вира таковым было именно то, что он сейчас видел перед собой. Тот максимум, на который лично его хватало — это запомнить порядок действий при переустановке системы и разобраться, на что именно намекает ему всплывшее окно системной ошибки. Что за особенными мозгами одарил создатель тех, кто всё это придумал — он рассуждать не брался.
Ладно, можно рискнуть, запуск… На экране развернулась панорама звёздного неба, заметно отличная от обычной заставки, а потом через черноту космоса поплыла флотилия центаврианских кораблей. Сперва в полной тишине, а потом зазвучала музыка — Вир узнал «Микрива Таро» в обработке Зенади, на Вавилоне он ходил на эту оперу все три раза, что они там выступали. Интересно, означает ли это согласие на предложение о сотрудничестве, или просто Аделай тоже поклонница этого экстравагантного, по мнению некоторых, направления, дающего классикам новое, свежее и острое звучание? Корабли скрылись в тёмной дали, только их бортовые огни, вспыхнув ярче, высветили на чёрном бархате космоса его имя…