— Если б я их так хорошо знал, — вздохнул Махавир, — настолько хорошо… Вы мне предлагаете не просто склонить кого-то из коллег к соучастию в преступлении. Я не могу просто ходить и всех подряд спрашивать, готовы ли они считаться мёртвыми неизвестно сколько. Всё-таки рассчитывать при этом на молчание — это как-то слишком жирно. Я должен спрашивать более-менее наверняка. Ну, как мне решить, кому из сослуживцев я готов подобное предложить? Если честно — никому.
Виргиния закусила губу.
— Первейшая кандидатура, которая придёт в голову — это Алварес. Даже если он и откажется исполнять роль Элайиной няньки, которую, правда, половину детства исполнял добровольно, то его невозможно просканировать… Но это и не требуется. Это тот парень, у которого на лице всё написано. Он может, положим, сдержать эмоции, но не может изобразить то, чего не испытывает. Нет, как ни жестоко, он не должен быть посвящён. Посвящённых вообще должно быть по минимуму — тем меньше вероятность провала.
— Ну, откуда вы знаете, что я не есть тот самый провал? — вымученно улыбнулся полицейский. В ответ последовала какая-то даже несолидная для уважаемой чиновницы усмешка.
— Да как сказать, я всё-таки немножечко телепат. Могу, если что, и память стереть, немного случалось… правда, навык не отточен, могу и лишнего чего удалить, но это не мои проблемы. Но мне почему-то кажется, юноша, вы тоже не заинтересованы в таком повороте.
В речах соблюдать сдержанность можно себя приучить, в мыслях уже сложнее. Некрасиво утешать себя тем, что он не один такой, но чем-то надо. Силовики вон утешают себя тем, что их вообще мало кто спрашивает, а то б они, чего доброго, наговорили, язык иногда быстрее мысли. Есть и среди них те, кто завершением дела вполне доволен — всё-таки преступник должен быть пойман и осужден, иначе зачем мы здесь все собрались. Но больше тех, кто недоумевает, зачем этот дурак сдался, на что рассчитывал-то, ясно ж, что за такой фестиваль дёшево не отделается, место жительства теперь поменяет только в день кончины. Чему удивляться, у нарнов и дрази до сих пор самосуд дело не то чтоб частое, но имеющее распространение. И в случае, например, кровной мести преступникам, которым удалось уйти от уголовной ответственности, мстителей не очень-то и ищут. Транталлилы, при тоже достаточно суровых условиях жизни, как ни странно, законопослушнее. Так что если говорить, кого б что устроило… Надо помнить, жизнь пока что далека от идеала, не до всех преступных элементов наши руки дотянутся, философски вздыхает Г‘Тор. Устроило б, если б на скамье подсудимых оказался Нуфак, а Элайя Александер остался таким вот неуловимым исключением. Этот судебный процесс должен показывать вселенной, что закон сильнее даже такой сверхъестественной силы, но показывает вместе с тем бессилие этого самого закона вовремя остановить то, что остановила банда под предводительством сумасшедших детей.
Но кто из тех, кто сочувствует Элайе Александеру или по крайней мере был бы в ярости от намерений определённых сил не дать ему сидеть там, где суд определил, готов, без малого, пожертвовать собой? Мисс Ханниривер рискует, выбирая, кому может довериться, но не меньше рискует доверившийся ей. Однако если просто сказать сейчас, что ничем не может помочь — сможет он сказать точно так же, когда то, о чём мисс Ханниривер говорит, случится?
— Но меня-то можно просканировать.
Виргиния со сладострастным чмоком оторвалась от баночки.
— Ну так я подскажу, кому нужно поменьше попадаться на глаза. А если всё-таки придётся — кто-то из нас будет рядом, чтоб выдать нежного ментального леща при попытке незаконного сканирования. Вообще по идее вам в своей честной и законопослушной голове много информации носить и не придётся, просто найдите мне среди ваших ребят надёжного и готового ко всяческому героизму — хотя бы одного, и дальше я всё, что надо, расскажу уже ему. Подумайте, каково пытаться соблюсти баланс между «не класть все яйца в одну корзину» и «обойтись минимумом заговорщиков», и радуйтесь, что вы не я. Ну, или предложите вариант лучше. Я вам излагаю эти три сценария, вы мне — работающий ответный сценарий. Идёт?
Вадим на негнущихся ногах переступил порог палаты. Здесь ничего не напоминало о каких-то тюремных ограничениях, у минбарцев не принято демонстрировать их явно. Однако можно не сомневаться, сбежать из Лийри посложнее, чем из пиратского плена. Эти тончайшие светлые полотна, закрывающие высокое окно, кажутся такими же прочными, как кристаллические стены домов, как сталь клинков. Весь Минбар полон невидимых оков, сказал как-то Дэвид — ты быстро понимаешь, что чего-то не можешь сделать. Просто не можешь. Правда, этого не понимают пасущиеся по периметру клиники представители Земли и Нарна. Но они, если уж откровенно, скорее наблюдают друг за другом. В клинику они, к своему огромному разочарованию, допущены не были — не наступило пока таких чёрных времён, чтоб минбарские целители позволили учить их работать, вот и бдят на почтительном расстоянии, лелея робкую надежду доказать рогатым гордецам, что без них не обойтись. Толку им говорить, что Элайя всегда был сложным случаем, но очень покладистым пациентом. Он достаточно рано осознал, как важно делать всё требуемое для контроля над болезнью.
Юная минбарка с почтительно-непроницаемым лицом, которая с коротким кивком вышла через узкую дверь в соседнее помещение, тоже кажется выточенной из горного хрусталя. Слышно что-то через такую стену, или она телепатка, и зарегистрирует какое-либо изменение ментального фона? В штате Лийри много телепатов, но есть и нормалы…
Кровать наклонная, но, видимо, регулируемая, её угол очевидно меньше полагающегося. Рядом тумбочка-«соты», в ячейках которой лежат свитки и ещё какие-то предметы, определить назначение которых с первого взгляда не получится, а сверху, на матовой плоскости — книга земного формата, в тёмной мягкой обложке с золотым тиснением, из которой торчит несколько тоненьких перламутрово поблёскивающих закладок. Душеполезное чтение здесь прописывают так же серьёзно и обязательно, как лекарства. Так же прописывают и музыку, и картины, и наблюдение за растениями, и ведение дневника с подробными впечатлениями от всего этого — если пациент способен писать. Если нет — с ним проводят больше времени телепаты. Юная минбарка как раз, видимо, проверяла очередное такое «изложение», когда к больному пришёл посетитель.
Больной обернулся, и Вадим почувствовал, как это взгляд ошпарил ему сердце — в нём было, было узнавание. Настоящее, прежнее, правильное. Не всё, что извлекли из сознания Элайи Реннар и трое местных дознавателей, пошло в материалы для суда, не всё было и озвучено Вадиму. Но и того, что было, достаточно. Да, это правда, он сохранил многих, и каждый раз новый взгляд мог встретить посетителя в камере. Одни из них охотно говорили с врачами и служителями закона, другие молчали, и даже прятались где-то на периферии, но телепаты фиксировали и их. Ему нужно было освободиться от них всех, отпустить этих теней более не существующего, позволив им назвать свои имена, сказать всё то, чего большинство умирающих уже не имеет возможности сказать. Теперь все они, заполнявшие пустоты между разлетевшимися осколками сознания, ушли, оставив своё временное пристанище тому, кому оно на самом деле должно принадлежать. Или может быть, ему стало некого выпустить вместо себя, и на те вопросы, которые не для суда, а для жизни, и от которых не спрячешься ни в этих стенах, ни на Лири, пришлось отвечать самому?
— Вадим. Ты ожидал, наверное, услышать «Я ждал тебя» — как тогда, в прошлые наши встречи. Но нет. Я не ждал. Я не думал, что ты придёшь — после всего, что видел и слышал. Что ты поверишь…
— Мне сказали, что тебе… лучше.
Сказали не совсем так, но не придираться же тут к формулировкам. Элайя откинулся на мягкую подушку, прикрыв глаза. Улыбка на его лице была такой умиротворённой… Когда в жизни она такая была? Нет, пару случаев вспомнить можно. Те семейные праздники, когда им удавалось собраться всем вместе и ни разу не поссориться, или вечера в саду во время летних каникул, после того, как весь день помогали Дэвиду с прополкой, поливкой, обрезкой, подвязкой, и хотелось просто сидеть, наслаждаясь запахами, мягким теплом на стыке дневного жара и ночной прохлады, гудением в усталых телах, осознанием, сколько полезного они сделали — вместе…