— Пятьдесят… Это в пятидесятых годах, что ли? А их во время беспорядков, диктатуры и войны, не того… не выгнали? — теперь уже удивился Алварес.
— Пытались, конечно. Но куда там — поддержки среди местного населения не нашли, — усмехнулся землянин, — хальса своих не сдаёт.
— Хальса — это…?
— Ну, община.
— Я не всё знаю о традициях Земли, — смутился его собеседник.
В дверь постучали.
— Да кто там опять по нашу душу?
На сей раз делегатов оказалось аж пятеро, тоже разнорасового состава — взгляд с ходу выхватывал синелицего лорканца, стеснительно держащегося за спинами товарищей, но ввиду высокого роста всё равно самого заметного среди них.
— А… что ж вы уже всё расположили? Мы б вам помогли! Мы ж ваша смена, нам тоже тут сидеть!
На лице Дайенн, видимо, слишком явно отразилось непонимание, поэтому говоривший, рыжеволосый энфили, пояснил:
— Работаем же посменно. Чтобы перерывов в работе отделения не было, у большинства отделов режим десять через десять часов. Ну, и смысл заводить для смен отдельные кабинеты? Десять часов вы, десять мы, сутки тут как раз удобные, по тридцать часов… выходные по требованию, но так, чтоб не все вместе…
— Нормальная такая толпа выходит. Ну, что-то подсказывает мне, конечно, в расписании ещё перетрубации будут…
Путь до жилого корпуса занимал пятнадцать минут неспешным шагом — пройти до конца коридора, подняться по лестнице, пройти по переходу-галерее. Прежде это была обычная космическая станция — строилась как самый дальний аванпост Земного содружества, на границе освоенного космоса, и тогда, семьдесят лет назад, важностью этой миссии можно было проникнуться с первых шагов по станции. Архитектурные решения всех помещений, вплоть до туалетов, отделка, освещение — всё определённо должно было внушать персоналу ощущение своей избранности и дышало большими деньгами… когда-то. По мере продвижения в освоении космического пространства значение пограничного поста станция утратила, финансирование постепенно, но неуклонно сокращалось… После того, как во время Войны Теней она была длительное время закрыта — близость к За’Ха’Думу делала её эксплуатацию, мягко говоря, затруднительной и нежелательной — вернуться к прежнему величию ей так и не удалось. Вопрос демонтажа станции поднимался в течение последних десяти лет, но даже на это Земля так и не отважилась раскошелиться. Поэтому под нужды новой структуры объект передали особо не артачась и не дискутируя на тему компенсаций, посчитали неплохим выходом и для станции, и для себя — долю в финансировании Земля теперь смогла уменьшить по крайней мере на ту долю, что пошла бы на это отделение. В итоге, ощущение было подобно тому, словно идёшь по какому-нибудь памятнику старины — былая роскошь и нынешнее запустение.
Коммуникации, слава богу, привели в порядок ещё до их прибытия. Ну, как смогли, видимо, так и привели — автоматические двери продолжали барахлить и почти повсеместно были переведены на ручной режим, из лифтов работала ровно половина, в жилых секторах, говорят, некоторые комнаты были совершенно в аварийном состоянии… Корианские и бреммейрские кадры только посмеивались — им первые годы существования их новых молодых республик примерно в таких условиях и приходилось существовать, если даже не хуже, бракири и земляне морщили носы, впрочем, большинство морщили носы или у кого что вместо них было… Но никто не возмущался в голос — никого, в конце концов, палкой сюда не гнали, и не обещали, что будет легко…
«Душ-то, интересно, будет работать? Хотелось бы… А то вот, позвонит мама, спросит, как дела, как обустраиваюсь… А я скажу: чинили душ всем этажом… Чтобы был хотя бы один на этаж…»
Комната, впрочем, на первый взгляд её ничуть не разочаровала. Небольшая, но в меру уютная. Чисто, прибрано… Пустовато, правда, из мебели только стол и кровать — кровать, кстати, земная, прямая, к этому придётся привыкнуть… Ну, всю мебель, которая не вмонтирована, вывезли ещё тридцать лет назад, когда станцию окончательно покинули. Новую завезти к их вселению обещали, да вот опять какая-то накладка вышла. Ну да у неё и вещей немного, одного встроенного шкафа вполне хватит. Холодильник работает, это очень радует. В плите вот такой уверенности нет, но это не страшно, говорят, на первом этаже уже функционирует столовая…
Звукоизоляция, конечно, не высший класс. Слышно, как за стеной кто-то возится, обустраиваясь, деловито грохоча передвигаемой мебелью, по соседству с другой стороны слышно гудение работающего душа — ионный, разумеется, вода — это было бы дорого, дальше по коридору, кажется, кто-то поёт или прослушивает голосовой файл… Дайенн, впрочем, эти звуки сейчас не раздражали, а скорее даже радовали. Звуки жизни, звуки, напоминающие, что она не одна… В детстве, парадоксально, именно это и помогало ей заснуть — звуки бытовой возни родителей за стеной. Как они аккуратно, стараясь не слишком шуметь, выливали ванночки, в которых мыли их с Мирьен перед сном, прибирали их игрушки…
Постепенно звуки стихали, а вот сон всё не шёл. Дайенн села в постели, округлившиеся зрачки обвели смазанную сумраком обстановку комнаты. Засыпать на новом месте ей не привыкать, за время учёбы это приходилось делать нередко. Наверное, всё дело в прямой кровати. Или перегруженных впечатлениями нервах, тоже возможно. Она прикрыла глаза, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Как ей показались будущие коллеги? Ну… хорошо. Очень даже хорошо. По первому взгляду они славные ребята. Землянин кажется немного бесцеремонным, но дядя Кодин как-то сказал, что земляне на первое впечатление чаще всего кажутся минбарцам бесцеремонными, и для тех, кто минбарец не по рождению, а по воспитанию, это тоже должно быть вполне справедливо. Может быть, дело и в том, что из них всех его можно считать наиболее опытным, и на них, новичков, он смотрит хоть и по-доброму, но немного свысока, и это тоже волне оправданно. Хотя бреммейр и этот, кажется, торта (Дайенн тут же принялась ругать себя, что пока не запомнила сложные имена) тоже не новобранцы, их, как и начальника отделения Альтаку, перевели сюда с Яноша…
Сайта Ситар говорил мало, в основном с интересом слушал остальных, и в его тёмных блестящих глазах Дайенн читала всё-таки больше тихой, сдержанной радости, чем настороженности. Чем-то он напомнил ей отца, и это вызвало лёгкий болезненный укол — мысль, как там отец, они ведь ждут её звонка, с подробным рассказом, как она тут, а она не позвонила, и не только потому, что устала… Не хотелось видеть тень упрёка в его глазах. Конечно, воля старейшины клана для него важнее, чем собственные желания и предпочтения, но внутри себя — так ли быстро и легко ему удастся смириться с тем, что дочь в профессиональном выборе всё же настояла на своём? Если он не скажет об этом ни слова, ни полслова — много ли это меняет?
И — логическим звеном цепи — мысли перешли к следующему коллеге, собственно будущему напарнику. Не сильно облегчает дело, что в отличие от родителей, старейшина Соук от неё звонка пока не ждёт — рано. Но лучше не дожидаться, когда он позвонит сам, так что едва ли стоит затягивать с этим больше недели. Остаётся надеяться, что к тому времени ей будет, что ему сказать…
Минбарец не вправе лгать, однако вправе не говорить чего-то, если говорить это нецелесообразно. И следует считать, что её молчание на удивление коллег, что напарниками поставили двух новичков, именно таковым и было. Но было всё равно как-то нехорошо. Потому что объективно это было нелогично, неправильно — и потому, что, думая сейчас об этом, она допускает осуждение старших, а это хуже нет. Дайенн откинулась на остывшую подушку, вперив не желающие смеживаться сном глаза в тёмный потолок. А что она может сделать, кроме как — смириться, и, пренебрегая всем, что её сейчас терзает, делать, что должно? Могла ли она отказаться?
Неделю назад.
Старейшина Соук вполне соответствовал тем представлениям, которые сложились у Дайенн из описаний старших — хотя лица его она так и не видела, ни в 15 лет, когда впервые встретила его на церемонии выбора касты, ни сейчас, будучи молодой выпускницей Эльмильской Школы врачевания, поднять взгляд на главу клана, наставника её школьных учителей, ученика великого Кела, ещё долго будет для неё немыслимо. Но и твёрдого, властного голоса, и падающей на неё огромной тени с агрессивными рогатыми очертаниями головы, и самого веянья силы и власти от всей его фигуры хватало вполне. Дайенн сидела ни жива ни мёртва, не смея дышать и спрашивая себя, чем она могла удостоиться такой чести. Насколько она слышала, больше никого из её ровесников из клана старейшина не приглашал для личной беседы. И можно бы было предположить, что это как-то связано с тем, что она дилгарка, но ведь Мирьен не приглашали тоже. Старейшина Соук сдержанно похвалил её успехи в обучении и перешёл сразу к делу: