Не представляя, какой эффект произведет мое замечание, я спросил ее как-то, что она собирается делать с ТТ. (ТТ — ее большая любовь — был юристом и известным автором детективных романов, он скоропостижно скончался несколько лет назад.) «В каком смысле?» — отозвалась она с таким нескрываемым раздражением, что я даже испугался. Я неуверенно оправдывался — ведь спросил ее об этом лишь потому, что упоминание о ТТ так часто встречается в ее записях и мне стало интересно, какие персонажи будут населять ее книгу, как она себе их представляет и как собирается их изображать.
«Об этом я еще не задумывалась. Вот когда начну писать, тогда посмотрим», — заметила она.
«Послушай, я не предполагал, что ты так рассердишься», — попытался я разрядить атмосферу, надеясь вызвать ее улыбку своим глупым замечанием, но и это не помогло.
«Для меня он ТТ, — сказала она, не отводя от меня гневного взгляда, — а для тебя — господин Таллич».
Она склонилась над книгой и больше уже не поднимала головы. Я вернулся к себе, и в этот вечер мы не обменялись друг с другом ни словом. На следующее утро она позвонила необычно рано и извинилась за свое резкое поведение.
«Ты уже немножко ненавидишь меня?» — спросила она после того, как объяснила причины вчерашнего.
Я рассказал Маргарете о выходке Лотты, вызванной моим невинным вопросом.
«Да это же траур, — прошептала Маргарета, — самый настоящий траур. В ее персональной мифологии — и заметь, молодой человек, все мы, конечно же, отдаем должное этой мифологии — имя ее мужа приравнивается к Тому Единственному имени, которое ты не вправе произносить всуе. Оно стало для нее священным, и эта святость — в ее личной связи с этим именем. Повторяя придуманное ею ласкательное имя, ты совершаешь святотатство».
«Но она же везде его пишет», — защищался я.
«Без гласных, как JHWH[9]. Она, должно быть, его сильно любила. Это имя для нее свято. Как для верующего имя Бога. Поэтому она не может назвать его по-другому — каким-нибудь Харри, Хансом или Хенком».
Затем Маргарета спросила, какие именно доводы привела Лотта в свое оправдание.
«Литературные, — ответил я. — Она рассердилась, потому что своим вопросом я якобы дал ей понять, что она еще недостаточно готова к написанию книги. Так она действительно не знала, какими будут ее персонажи. «Некоторые книги не нуждаются в персонажах, — сказала она, — по крайней мере, в общепринятых персонажах, то есть имеющих определенный возраст, цвет волос, животик, выпуклую грудь, характерную походку, а порой даже и намек на духовную жизнь».
«И дальше?»
«Смотри на “персонажи”».
«Мне определенно нравится эта стерва», — усмехнулась Маргарета.
На мое предложение она откликнулась вначале довольно вяло.
«Макс, я хочу упорядочить то, что уже есть, — сказала она, — мне не нужен дополнительный материал».
Я поклялся, что собираюсь использовать кассеты только в случае крайней необходимости, когда буду писать, а потом их уничтожу. «Возможно, одну я себе все-таки оставлю, — посмеивался я, — но ни в коем случае не больше, и только для того, чтобы слушать на ночь ваш сладкий голос».
«Но у тебя же такая хорошая память, ты в состоянии все запомнить, — умоляла она. — Насколько я знаю, писатели не работают с магнитофонами. Ты что, думаешь, что Эккерман гонялся за Гете с диктофоном?»
«Их тогда еще не изобрели».
«Перестань, я знаю. Это метафора. Диалог — это скорее не то, что реально сказано, а то, что может быть сказано».
«Верно, — согласился я, — но я не настолько талантлив, чтобы отразить то, как ты звучишь. А вы говорите так, как пишите». (Я лишь в шутку обращался к ней на «вы», разыгрывая покорность.)
«Чепуха, — отрезала она, — это внешний блеск, и нужно много работать, чтобы его добиться. Истинный блеск — это своего рода литературный дизайн».
В конце концов она уступила, предупредив, однако, что я сам увижу, насколько текст, распечатанный с кассеты, не имеет ничего общего с диалогом или монологом литературного произведения.
«Ладно, только чтобы я не видела эту дурацкую штуку, — поставила она условие, — иначе я буду стараться быть лучше, чем есть на самом деле».
Наверное, эта идея пришла ко мне слишком поздно (кроме того, Лотта оказалась права, и все получилось не совсем так, как мне хотелось). Просто однажды вечером меня вдруг охватило желание ловить и сохранять каждое ее слово.