«Корни этой идеи уходят в первую книгу Марка Аврелия «Размышления», — рассказывала она. — Перед тем как приступить к книге, Марк Аврелий называет имена тех, кому он обязан некоторыми чертами своего характера, воззрениями, взглядами на жизнь. Среди тех, кто сформировал его личность, он называет отца, мать, деда, прадеда, друзей, учителей и прочих. Это выглядит примерно так: тому-то я обязан тем-то, или благодаря тому-то я прочел книгу такого-то философа; такой-то помог мне понять, почему не нужно слушать сплетни; у того-то я научился справляться с острой болью, которая появилась после смерти моего сына; а кто-то другой был для меня живым примером того, как ценно при любых обстоятельствах сохранять чувство юмора, и так далее. Грандиозно. Не столько форма, сколько сама идея выражения благодарности поразила меня несказанно. Это признание своего долга. Благодарить можно только тогда, когда осознаешь, чтО ты получил».
Она снова наполнила бокалы, закурила и какое-то время сидела молча. Не думаю, что в тот момент я четко представлял себе книгу, которую она задумала.
«Поразительно, какой короткий у него получился список, — продолжала она тихим голосом. — Ведь до нашей эры и в первые века нынешнего тысячелетия охватить взглядом все источники знания было еще достаточно просто».
«Семья, несколько учителей и горстка книг», — подытожил я.
Она посмотрела на меня и спросила, помню ли я, когда, как, чему и у кого учился. Я удивился тому, сколько образов тут же зароилось в голове, но не осмелился ответить утвердительно, пока не зацепился за одно воспоминание.
«Да», — сказал я и добавил извиняющимся тоном, что воспоминание это какое-то глупое.
«Глупых воспоминаний не бывает», — отрезала она.
Я отчетливо вспомнил, как мне впервые удалось завязать собственные шнурки. Мой отец со все нараставшим нетерпением помогал мне каждый день, однако для меня шнурочное сплетение оставалось загадкой, и я думал, что никогда не смогу сотворить столь же красивый и замысловатый узел.
Она предположила, что я наверняка должен помнить, где мы с отцом в тот момент находились, что на мне было надето, какой от него исходил запах и как он на меня смотрел, когда мне удалось наконец завязать шнурки. И то победное чувство, которое я тогда испытал, должно было где-то во мне сохраниться, и я без труда смогу вытащить его наружу.
«Да, — подтвердил я. — Это так».
Еще точно не зная, чего она от меня ждала, я решил, что буду делать все возможное, чтобы как можно больше времени проводить в ее обществе.
По утрам она предпочитала одиночество. Мы договорились, что, если она захочет разделить со мной компанию за завтраком, она позвонит до девяти часов, однако в первые годы нашей совместной жизни такого, как правило, не случалось, и я встречался с ней лишь около трех пополудни. В первой половине дня она работала над своим последним романом «Всецело ваш», зачитывая мне по вечерам отдельные главы. В них, по ее словам, она пыталась разобраться в особенностях двадцатого века на примере вымышленной автобиографии некоего поклонника.
«Начиная с двадцатых годов нынешнего столетия, — говорила она, — средства массовой информации изменили наше представление об окружающей действительности. И конечно, главное изменение — то, как мы сами себя обманываем. Все мы испытываем восхищение перед кем-то, с кем никогда в жизни лично не встречались, — это и есть двадцатый век. Мы знаем все об их жизни, о том, как они ходят и говорят, мы живем рядом с ними, но никак не соприкасаемся. Все мы — публика, наблюдающая за кем-то, кто в той или иной степени принадлежит к миру фантазий».
Я проводил утренние часы за разбором ее почты, счетов, а также занимался тем, что трудно описать одним словом — между собой мы называли это «дистилляцией». Имелась в виду дистилляция книг, на пустых страницах, полях или внутренней стороне обложки которых размещались ее записи. Часто это было всего одно слово, которое подытоживало содержание отдельного абзаца. «Сочувствие», «любовь», «самобытность», «семья», «саморазрушение», «писательство» и так далее. Помимо названия, месяца и года, в котором книга была прочитана, я должен был переписывать ключевые слова и те пассажи, к которым они относились.
«Неизбежно настанет день, когда я больше не смогу достать из шкафа книгу и держать ее в руках». Она надеялась с помощью компьютера сохранить доступ к своему наследию.