Рутард и его верные рыцари с достоинством хранили честь своей расы, честь быть истинным человеком.
Каменная колдунья недовольно скривилась, издав хищный вопль, синие прожилки отравленной колдовской крови выступили на ее белом, точно мертвом теле. Ногти на тонких руках удлинились в загибающиеся когти, а глаза засветились фиолетовым мерцанием. Она сжала свободную ладонь так, словно держала в ней какой-то круглый предмет и пыталась раздавить его силой своих пальцев. Покрутив кистью, ведьма резко дунула, и оттуда вырвался смерч из каменных осколков. Но прежде чем он настиг Декия, Брут оказался между потоком и другом, в одно мгновение сменил короткое топорище на длинное и лихо завертел боевым топором, создавая ответный вихрь, который точно щит заставил отскочить назад магию темного волшебства. Летящие камни врезались в острый закаленный металл и обращались в пыль, коснувшись древних символов оружия храброго воина.
Развалины оживали одна за другой. Наполовину обугленная уродливая статуя кинулась на Брута, широко распахнув пасть, точно желая его проглотить. И тут в высоком яростном прыжке Цеоний обрушил на чудовище мощь своей удивительной булавы.
Это поразительное оружие с резной металлической рукоятью, украшенной диковинными узорами, шаровидной головкой с острыми, наточенными шипами вдребезги раскололо монстра, с каждым ударом обращая заколдованный камень в пыль.
Булава Цеонию досталась много лет назад в одном трудном походе, и была им очень любима. Они держали осаду в маленьком мирном городе, на который темные силы натравили орды кочующих наемников. Рыцарь стоял на обломке стены, пытаясь не пустить врага внутрь, когда безумный дикий варвар набросился на него, огромной мускулистой массой подминая под себя. Он находился в такой злости и ярости, с таким наслаждением увечил человеческую плоть, что на какой-то миг, совершенно короткий, но все же дрогнуло сердце воина. Потеряв контроль над положением, тот выронил меч и тут же оказался окружен группой подоспевших врагов. Его били и терзали, хлестая раздвоенными плетьми, пока сражающийся, наконец, вновь не ухватил свое оружие. Но прежде чем осажденный поднял клинок с земли, грубая сила главного варвара единым мощным ударом переломила металл пополам точно хрупкое стекло.
Изумленными глазами рыцарь смотрел, как бесславно падают со звоном вниз на разрозненные камни два осколка. Скорее почувствовав, нежели увидев, как оружие врага опускается на него сверху, он прикрыл веки ожидая смерти. Но вместо стона боли с его губ, раздался злостный крик отчаянья варвара. Только тогда Цеоний заметил, как сверкнувший на солнце острый шар точно с вихрем обрушился на броню врага, просто разрывая ее в клочья: это уже с благородной сединой, но еще полный сил правитель осажденного города добрался до бреши в стене, чтобы помочь не впустить злодеев.
Поселение удалось отвоевать, но огромной ценой и большими жертвами. В благодарность за помощь и восхищаясь храбростью и отвагой рыцаря, король даровал ему свою семейную булаву, спасшую тогда еще юноше жизнь. В определенном роде это был знак мира: с давней реликвией город прощался с войной, к новому же защитнику переходила ответственность и дорогой опыт. Подарок теперь являлся для Цеония силой жизни и с тех пор жестоко наказывал всякого, кто пытался ее отнимать у кого-либо, у сеющих смерть.
Тем временем Эйсон уже подобрался к дебрям, в которые утянуло Этру. Быстрыми и ловкими ударами он принялся прорубать путь на приглушенные крики воительницы. Колдовские путы пытались связать его руки, выпускали шипы, оставляя болезненные порезы, но рыцарь крепко держал свой меч и не отступал.
- Эй, подвинься! – задорно воскликнул Брут, оттесняя товарища, и со всего размаха рубанул топором по зарослям.
Те невольно отступили, освобождая пространство. Воспользовавшись моментом, Эйсон юркнул в образовавшийся проем, дотянулся до Этры и разорвал сдерживающие ту силки, после чего помог женщине выбраться наружу, где Брут своим чудесным оружием не давал зеленой стене сомкнуться обратно.
Декий и Цеоний принимали всю ярость каменной колдуньи на себя. Казалось, та не знает ни усталости, не сомнений. Статуи восставали вновь и вновь, продолжая теснить попавших в западню путников, как вдруг яростный гул копыт потряс воздух. С хищным криком, обнажая на скаку меч, Эфталия ворвалась в лабиринт и вонзила свой клинок в противницу. Несколько же других сопровождавших ее воительниц принялись крушить оживший камень.