– Какая теперь разница? – отвечает Комок. – Меня больше интересует, зачем с них плоть срезали? Это пытка такая?
– Это все вместе, – отвечает Тол. – Эти людоеды называли его Мастер Боли. Он тут пытал людей, освежевал их, проводил темные ритуалы, принося их в жертву. Осквернил святое место, заготовил мяса, провел изменение людей в послушных ему Бродяг.
– Сколько таких мест он уже сделал? – спрашивает Гадкий Утенок, разворачивая коня. – Они повезли Стрелка к этому Мастеру Боли?
– Да. Он должен быть у Ужей. Тут, у Ужей, свежее мясо, – ответил Тол, тоже разворачивая коня.
– Мерзость, – воскликнул Шепот.
– А самое мерзкое, что Мастер Боли – настоятель Триединого, – вздохнул Тол. Все отметили, что он не сказал – «бывший настоятель».
– Ну, святоши! – скрип зубов командира все услышали даже через шлем. – Не отмолитесь!
Оказывали первую помощь раненым, прощались с павшими, чинили повозки. И все – с наибольшей поспешностью. Надо было скорее покинуть это место. Но время шло, а караван никак не мог собраться.
Выжившие с тревогой смотрели на силуэт высокого всадника в необычной броне, что стоял на гребне, не торопя людей, ожидая, когда караван соберется. Тревожно людям было от того, что они уже знали, что он поведет их в самое логово людоедов. Но не идти с ним не могли. Вид командира, разваливающего кожевника надвое, был страшнее Бродяг.
Да и разве в этом дело? Молодой Стрелок уводил Бродяг от них, спасал их, когда попал в засаду людоедов. Он заботился о них. Неужто они его оставят на растерзание Мастера Боли? Дадут ему превратиться в Бродягу?
Слишком многие Бродяги были узнаны. Жители города отбивались и умирали от мертвых рук своих недавних соседей, своих прежде родных и близких. Все думали, что людей увели для продажи в рабство на Южные острова или в Темные земли. А оно вон как вышло!
Хотя идти на Ужа было самоубийством. Но командир верно сказал – лучше умереть один раз и с оружием в руках, чем умирать долго, очень долго – на жертвенном камне. «Если не мы – то кто?» – сказал он.
Имперские полки пошли громить орды нежити и каких-то демонов, то ли Пауков, то ли Змеелюдов. Про Церковь – можно не вспоминать. Если сам настоятель Триединого стал Темным Мастером Боли, чего ждать от этих святош? Да и каждый из них видел, что случилось с клириками их города и всех окрестных городов. Они были хуже Тварей скверны. Кожу с живых людей сдирали прямо на алтаре храма. Сияющий прежде золотом храм стал сочиться Тьмой скверны. Нет, определенно – на Церковь никакой надежды.
Наемники смотрителя города легли прямо у города и на его стенах. Ни для кого не была секретом жестокость Змей. И пока Змеи расправлялись с защитниками города, население города пряталось. Сутки Змеи потрошили город. Нечеловеческие крики сошедших с ума от боли людей заставляли слышавших эти крики надежнее замуровываться в подземелья и укрытия. А когда Змеи ушли, по городу продолжились крики. Сумасшедшие святоши снимали кожу с живых людей. Тогда непонятно было, почему Змеи не тронули клириков. Ну, а если сам настоятель стал Темным, то чего ждать от его прислужников?
То, что не все клирики поголовно переродились, – уже чудо. Случайно проходящий через их город отряд наемников во главе с Гадким Утенком – тоже чудо. То, что Красная Звезда вмешалась, – тоже чудо.
Вот если бы прошли мимо, поняли бы. Не осуждали бы. Никому не интересно чужое горе. Своего хватает каждому. Особенно этому командиру. Каждому видно, что он еще не оправился от ран. Молодое лицо, не скобленное бритвой, но – седые волосы. Взгляд старика. А эти его приступы? Как мужественный человек, он старается их скрыть. Но кто-то видел, как его ломает, как он бьется в припадках. И при всем этом – он принял их. А его люди жизнь свою, не раздумывая, обменивают на их жизни. Прав Прибыток: после всего этого перечить командиру – свинство.
Дети засуетились, забегали, снова испуганные. Им, взрослым, пожившим и пережившим, уже казалось – все, пришло самое крайнее время, было невыносимо страшно перед волной Бродяг. А детям? Но всех детей удалось укрыть и сохранить. Сейчас дети забегали, чувствуя грозу.
Следом и взрослые засуетились. Ливень под открытым небом – очень неприятная вещь.
Спешно повозки выстраивались в колонну. Возницы правили коней. Командир, тревожно глядя на западное небо, вел колонну. Егеря уже разбежались в поисках места, где можно было укрыться от ливня. Уже под первыми потоками воды втаскивали повозки на холм, размещали их среди каменных обломков, оскальзываясь на сразу ставшем скользким склоне, по которому начали течь ручьи. Под сплошным водопадом растягивали навесы. Люди сбились в кучки, коллективно дрожа от холода, смотря на сплошную завесу дождя.