— Проклятье! — лучник услышал голос приблизившегося Командора. Подземные толчки не прекращались, становясь все сильнее, будто бы сам материк пробудился, желая уничтожить всех, кто нарушил его покой. — Люфир!
Командора и лучника окружило высокое каменное кольцо, через открытый верх которого виднелся далекий, объятый пламенем силуэт.
— Что происходит?! — Люфир, оказавшийся закрытым от мира вокруг, впился взглядом в Командора, удерживающего целостность защитной стены.
— Вулкан! Оника почувствовала его силу и собирается разбудить его!
— Какой еще вулкан?
— Он был здесь во времена Первого. Тогда весь материк напоминал бурлящее озеро, но Первый смог приструнить его.
— Командор, я…
— Слушай меня внимательно! Если Оника разбудит недра, не останется ни Этварка, ни окрестностей, и кто знает, не превратится ли все остальное в выжженный пустырь. Этого нельзя допустить! Ты должен остановить это, пока еще не поздно!
Люфир впервые видел, чтобы Командор говорил так яро и импульсивно. Руки мужчины вцепились в каменную стену, сотрясаемую ударами магов Республики. Снаружи уцелевшие укротители стихий изо всех сил старались свести к минимуму количество ударов, что приходились на воздвигнутый Командором заслон.
— Что вы хотите, чтобы я сделал? — в голосе Люфира не было прежней безропотной исполнительности, с которой он принимал каждый приказ Командора. Лучник уже знал ответ на свой вопрос.
— Сделано еще недостаточно, чтобы вулкан мог полностью пробудиться и глубины снова уснут, если остановить Онику. Как бы сильна она не была, ей не удастся отвести твой выстрел, если ты вложишь в него достаточно силы. Никто не сможет. У тебя будет только одна попытка — ее ответного удара мне не выдержать.
— Вы не можете просить о таком!
— Люфир, еще немного и будет слишком поздно.
Юноша до боли стиснул рукоять лука. Он знал, что мог сказать ему Командор, будь у них чуть больше времени: «одно дело жертвовать жизнями одного города, и совершенно другое — обречь на гибель всех». Борясь с самим собой, лучник понимал, каков был исход внутренней битвы Командора, в которой на одну чашу весов легла жизнь его дочери, а на вторую — всех людей, населявших материк.
Вскидывая лук, впившийся каменными перьями в руку и жадно пьющий кровь хозяина, юноша выполнял приказ Командора в последний раз. Черную, как само отчаяние, стрелу объяло бурлящее алое пламя, переплетаясь с зелеными и синими нитями, крепко обхватывающими древко. Рука болела от отяжелевшего оружия, а тетива резала пальцы. Все звуки остались в прошлом, затерявшись в воспоминаниях, пахнущих летними вечерами и потаенными желаниями.
Всхлипнув, тетива выпрямилась, отряхиваясь от горячей крови. Полет самой прекрасной из всех стрел, созданных луком и шепотом потомка Заклинателя духов, не остановила ни одна из стихий, окружавших Наследие Первого мага. С неистовой силой пробив грудь, стрела вырвалась из тесных объятий плоти, купаясь в красных брызгах.
Изогнутые крылья лука разбились на тысячи осколков еще до того, как оружие коснулось притихшей земли. Застывший в вечности взгляд успел впитать пронзившие воздух лучи света, прежде чем полог тьмы заслонил весь мир.
Тишина ударила по полю боя сильнее, чем измучивший небеса гром, а сражавшиеся друг с другом маги в одно мгновение прильнули к земле, отдавая ей свой последний вздох. Бойцы армии Республики, отличавшиеся от простых людей лишь военной выучкой, в немом недоумении смотрели на вмиг затаившуюся равнину, усеянную безжизненными телами.
С гибелью Наследия Первого мага, остановили свой бодрый ритм сердца каждого, кто был рожден с искрой укротителя стихии. На далеких островах Республики, враз потеряв всех своих рабочих, прекратили работу электростанции и фабрики. В зале Ассамблеи остался сидеть лишь один Мастер, потрепанный тревогами старик, проживший шестьдесят лет без прикосновения магического дара.
Гигантский остров, несущий на своей могучей спине всего несколько живых человек, обрушился в воды Восточного океана, поднимая исполинскую волну. Набирая силы, она устремилась к побережью, спеша уничтожить все, что окажется у нее на пути.
В кресле у очага сидел мужчина: не молодой и не старый, с белоснежно седыми волосами и болезненно бледной кожей с просвечивающейся сквозь нее паутиной вен. В дрожащему свету первобытная дикость в его чертах сменялась прозорливостью искушенного ума. Злорадно ухмыляясь, он наблюдал, как ошеломление на лице Оники сменяется неподдельным ужасом.
— Ты все испортила, — пресытившись феерией эмоций, мужчина вынес свой вердикт. — Моя сестра как-то сказала мне то же самое. После этого я убил ее. Кажется, вырвал сердце. Она его не заслуживала. Это были трусливые слова слабовольного человека, но не моей сестры. Она знала, что ее ждет, когда решила остаться со мной! Она лучше всех знала, кем я стану, и согласилась быть рядом. И после всего она посмела сказать: «Ты все испортил, Мориус!». В той женщине не осталось ничего от моей сестры, она была недостойна и дальше жить в теле Илайзы. И вот теперь пришел мой черед сказать: ты все испортила. Ты бы тоже могла убить меня за эти слова — во имя справедливости или мести, как тебе угодно, — но я и так уже мертв!
Мужчина оживился, и в его глубоко посаженных блестящих глазах заплескалось безумие. Присмотревшись, Оника различила в них брызги весенней зелени, синеву горного озера и застывший на солнце янтарь.
— Простите, но кто вы?
— О, родители назвали меня Мориусом, но в кругах достопочтимого общества я больше известен под именем Проклятого. Проклятый — понимаешь шутку? Очень смешная, дай я тебе расскажу, не перебивай! Это такая благодарность, высшая награда! Сначала ты даешь им хлеб и воду, заставляешь вулканы задремать на тысячелетия, останавливаешь мор и исцеляешь обреченных на смерть. Разнеженные благодатью их сердца прогнивают насквозь, и ты берешься врачевать уже не тела, но души. А когда ты вбираешь в себя всю желчь, лицемерие и скупость их душ, они коронуют тебя величайшим злом и устраивают грандиозную охоту за твоей головой!
Длинные костлявые пальцы сжали подлокотники кресла, а мужчина подался вперед, внимательно глядя на девушку, будто ждал от нее ответа. Но Оника хранила молчание, не понимая и толики из происходящего. Враз тело Мориуса одолела глубокая усталость, его взгляд померк, мышцы на лице расслабились, а сам он откинулся на спинку кресла, подпирая скулу костяшками пальцев.
— Порой я сам себя ненавижу. Большую часть времени. Точнее, ненавидел. То, что ты видишь — всего лишь воспоминания, отголосок моего собственного сознания в твоем. Твое наследие. Твое прОклятое наследие. Прости, я бы оставил что-нибудь другое, если бы сам все не растерял, — слова Мориуса закровоточили горечью, а разномастные глаза наполнились слезами сожаления. — Есть одна неприятность: ты мертва, как и все остальные маги, где бы они ни находились. Твое сознание проживет еще несколько минут, и хорошо, что для него время течет иначе. Нас ждет долгий разговор, Оника.
Мориус замолчал, всматриваясь в лицо девушки, устремившей свой взгляд на медленно извивающееся пламя в очаге. Блики огня играли с тенью Оники, выявляя обуревающие ее душевные терзания.
— Тревожные дни нашей родины, пришедшие после разрушения Церкви, кровопролитная вражда магов, церковников и всякого, кто оказался между наковальней и молотом, война с Республикой — все это в действительности произошло. Не тешь себя надеждой, что это лишь дурной сон.
— Мои решения, мои поступки, все, что я делала, — Оника подняла на мужчину полный страха перед самой собой взгляд. — Как такое возможно?!
— Впечатляет, да? — Мориус горько усмехнулся. — Ты оглядываешься назад и видишь кого-то, кто совсем на тебя не похож. Великая сила — великое искушение. Она затуманивает разум, и порой истоки этих преображений лежат куда глубже, чем может показаться на первый взгляд. Но позволь мне рассказать все с самого начала.
Мужчина соединил перед грудью кончики пальцев обеих рук и, мерно постукивая ними, заговорил.